Рассказ электрическая машина рассказ очень интересный и очень увлекательный. В рассказе сказывалось об мальчиках Пете и Гаврике. Сам по себе рассказ довольно занимает на столько что потом не оторваться.
Утро было на редкость пасмурное, в классе еще холодно, и первый урок был алгебра. В такой день лучше всего заболеть и остаться дома. В другое время Петя, наверное, так бы и сделал. Он бы, конечно, стал кашлять, жалобно стонать, жаловаться на жар, на головную боль и на горло, и папа в конце концов бы его. Но сегодня Петя прибежал в гимназию раньше всех. От нетерпения он даже плохо спал. Всю ночь ему снились деньги.
Еще осенью, в начале учебного года, однажды перед концом урока Константин Трофимович - математик - объявил, что мальчики, желающие собирать деньги, могут сделаться вкладчиками Государственной сберегательной кассы. Сберегательные карточки и марки можно покупать у него. При этом он вынул из портфеля несколько желтых сберегательных карточек и три листа сберегательных марок, похожих на почтовые.
Карточки выдавались даром, а марки надо было покупать и наклеивать на карточки.
Марки были в разную цену: в копейку, в три копейки, в пять копеек, в десять копеек - каждая цена другого цвета. Каждая сберегательная карточка вмещала марок ровно на один рубль.
Когда сберегательная карточка заполнена, марки погашаются, и вкладчику сберегательной кассы вместо сберегательной карточки выдается уже большая, настоящая сберегательная книжка, по которой в главном отделении сберегательных касс государственного казначейства в любой момент и по первому требованию можно получить свое сбережение как полностью, так и частично, причем на всю сумму вклада начисляются три процента годовых.
Так что если, например, какой-нибудь мальчик - объяснил Константин Трофимович - сделает вклад в Государственную сберегательную кассу в размере ста рублей, то по истечении года на его капитал нарастет три рубля процентов, что в общей сумме составит уже не сто рублей, но сто три рубля, каковые и перейдут в основной капитал мальчика.
"Вкладчик", "сумма", "проценты", "основной капитал", "государственное казначейство". Эти слова, конечно, были хорошо известны и раньше из задачника Шапошникова и Вальцева. Но там были задачи, то есть нечто отвлеченное, почти неосязаемое, лишенное объема и красок. Там был "некто", отдающий свой "капитал" в "рост". Там была "некоторая сумма", вырученная от продажи "некоторого товара" и положенная на "известный срок" в банк из расчета "двенадцати процентов годовых".
Этот "некто" стоял перед глазами, неуловимый, как призрак, в то время как его отданный в рост капитал где-то обрастал и обрастал призрачными процентами, простыми и сложными и легкими, как снег, опускающийся на белую шапку фонаря.
Но здесь, у Константина Трофимовича, все это было наглядно, осязаемо, трехмерно, даже имело вкус и цвет.
Капитал имел вид сберегательной марки: коричневой двухкопеечной, зеленой трехкопеечной, синей десятикопеечной. Можно было лизнуть языком и почувствовать его вкус - вкус почтового клея. Его можно было понюхать, почувствовать запах экспедиции заготовления государственных бумаг - денежный запах государственного казначейства, в свою очередь состоящий из двух запахов: запаха штемпельной краски и дымного запаха пылающего сургуча.
Петя как очарованный смотрел на сберегательные карточки и на сберегательные марки, которые Константин Трофимович раскладывал на кафедре.
Собирать деньги. Конечно. Он обязательно будет собирать деньги.
Разумеется, Петя уже и раньше много раз начинал собирать деньги. Один раз он даже насобирал рубль сорок копеек. Но это было совсем, совсем не то. Тогда была какая-то чепуха - круглая деревянная коробка, гипсовая кошка со скважиной в спине. Коробка открывалась, кошку ничего не стоило разбить молотком. Он так и поступал. Нет, это была какая-то чепуха.
Теперь он будет собирать деньги по-настоящему. Теперь он сделается вкладчиком Государственной сберегательной кассы. Его капитал будет храниться в подвалах государственного казначейства. Его капитал будут стеречь казначейские сторожа с револьверами системы "смит-вессон" на синих шнурах. На его капитал будут нарастать известные проценты.
Больше он никогда не будет завтракать. Каждый день вместо завтрака он будет покупать одну десятикопеечную синюю сберегательную марку и наклеивать ее на сберегательную карточку. Через месяц у него будет капитал в три рубля. Тогда он получит сберегательную книжку и станет вкладчиком. Еще через месяц у него уже будет шесть рублей. Еще через месяц - девять. Это совершенно ясно. Через год у него будет капитал в тридцать шесть рублей, и тогда мы посмотрим. О, тогда мы посмотрим!
Можно себе представить, какое лицо сделает Павлик, когда увидит в руках у Пети золото и кредитные билеты.
Второе южнославянское влияние (конец 14 – начало 15 веков) содействует развитию в русской агиографии витийственно-риторического стиля – «плетения словес» , в результате чего возрастает эмоциональность и психологизм повествования. Появляется группа видных агиографов: митрополит Киприан, который перерабатывает житие митрополита Петра, Епифаний Премудрый (житие Сергия Радонежского, Стефана Пермского) , серб Пахомий Логофет (житие Кирилла Белозерского и др. ) . В эпоху укрепления централизованного русского государства (16 в. ) агиография становится на службу идеологическим задачам правительства. Осуществляя политику Ивана Грозного в области духовной жизни, митрополит Макарий сильно расширяет сонм русских святых и руководит составлением их житий, которые объединяются в Великих Четьих Минеях (12 огромных томов) , включающих почти все обращавшееся на Руси наследие переводной и оригинальной агиографии, заново переработанное и риторически украшенное. В 17 века составляются собрания Четьих Миней Германа Тулупова (1627-1632), Иоанна Милютина (1646-1654) и Димитрия Ростовского (изд. 1689-1705). В 15-17 веках создается особенно большое число новых житий, посвященных монахам русского Севера и отразивших колонизационную роль монастырей, их борьбу за землю с крестьянством. В агиографический стиль все более вносятся черты реальной жизни. Ж. постепенно сближаются с бытовой повестью (житие Юлиании Лазаревской) . Во второй половине 17 – начале 18 веков создаются новые Ж. , посвященные представителям антифеодального религиозного движения – раскола. Героями их становятся противники государственной церкви, проклятые ею и гонимые царской властью (жития Ивана Неронова, Морозовой, Кирилла Выгорецкого и др. ) . Это направление агиографии тяготеет к изображению народного быта и отличается «просторечием» . Жанр биографии святого перерастает в жанр поучительно-полемичекой автобиографии «апостолов» раскола (жития Аввакума, Епифания) . На протяжении всего феодального периода Ж. служили (а иногда служат доныне) целям церковной и политической пропаганды. Они были одним из основных видов чтения и литературного творчества средневековья. В научном отношении Ж. имеют значение как исторический и историко-культурный источник, как развитой литературный жанр, отражавший различные общественные идеи и эстетические представления своего времени. Сюжеты житий неоднократно перерабатывались писателями нового времени, например: «Легенда» А. И. Герцена (1835; в основу положено «Житие преподобной Феодоры» ) , «Иоанн Дамаскин» А. К. Толстого (1859), отдельные мотивы в сочинениях Н. С. Лескова, Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого и др.
Предыстория создания «Бесов» начинается 6 мая 1830 года, когда было сделано официальное объявление о Натальи Гончаровой и поэта. Сыграть свадьбу все не удавалось: мать не хотела отдавать Наталью замуж без приданого, в августе 1830 умер дядя Александра Сергеевича. 31 августа Пушкину пришлось отправиться в Болдино, чтобы решить вопрос с введением во владение деревни Кистенево. 3 сентября года поэт прибыл в Болдино.
Пушкин был подавлен и раздражен тем, что бытовые хлопоты отнимают у него время на творчество. Осень была его любимым временем для литературных трудов, а «урожай» - основным источником средств для существования. Напряженное, тревожное настроение художника отразилось на атмосфере стихотворения «Бесы», которое было создано одним из первых по приезде. Его строки сквозят усталостью и меланхолией, но совсем скоро настроение Александра Сергеевича переменилось. Покинуть Болдино поэту помешала эпидемия холеры, но это не тревожило Пушкина, только радовало. Писатель сообщает невесте и Плетневу о том, что задержится на порядочное время. Его наполняет радость от предстоящих литературных трудов. Мирным пребывание в деревне назвать нельзя: угроза смертельной болезни веселила, дразнила любящего риск и опасность Пушкина.