Снова поданы два экипажа к крыльцу петровского дома: один — карета, в которую садятся Мими, Катенька, Любочка, горничная и сам приказчик Яков, на козлах; другой — бричка, в которой едем мы с Володей и недавно взятый с оброка лакей Василий.
Папа, который несколько дней после нас должен тоже приехать в Москву, без шапки стоит на крыльце и крестит окно кареты и бричку.
«Ну, Христос с вами! трогай!» Яков и кучера (мы едем на своих) снимают шапки и крестятся. «Но, но! с богом!» Кузов кареты и бричка начинают подпрыгивать по неровной дороге, и березы большой аллеи одна за другой бегут мимо нас. Мне нисколько не грустно: умственный взор мой обращен не на то, что я оставляю, а на то, что ожидает меня. По мере удаления от предметов, связанных с тяжелыми воспоминаниями, наполнявшими до сей поры мое воображение, воспоминания эти теряют свою силу и быстро заменяются отрадным чувством сознания жизни, полной силы, свежести и надежды.
Редко провел я несколько дней — не скажу весело: мне еще как-то совестно было предаваться веселью,— но так приятно, хорошо, как четыре дня нашего путешествия. У меня перед глазами не было ни затворенной двери комнаты матушки, мимо которой я не мог проходить без содрогания, ни закрытого рояля, к которому не только не подходили, но на который и смотрели с какою-то боязнью, ни траурных одежд (на всех нас были простые дорожные
за садом китайского императора начинался лес, а в лесу жил соловей, который пел так хорошо, что даже бедный рыбак забывал о своём неводе, но потом снова принимался за своё дело и не думал о соловье до следующей ночи. путешественники говорили, что соловей — лучшее, что есть у императора. узнав из книг о соловье, император пожелал вечером слушать его и отдал приказ важному первому министру. министр опросил весь дворец — никто не знал о такой птице. после угрозы отколотить палкой по пяткам, придворные зашевелились активнее, и, наконец, маленькая посудомойка, живущая с больной мамой у самого моря, смогла показать соловья. по пути к нему придворные принимали за соловьиную песню то мычание коровы, то кваканье лягушек; когда же девочка указала на маленькую серую птичку, придворных не впечатлило его бедное одеяние, зато песня в восторг.
когда соловей с большой помпой спел во дворце, у императора на глазах выступили слезы. лучшей награды соловей и не желал. птичка стала популярной и поселилась во дворце, под надзором слуг. однажды японский император прислал в подарок коллеге золотого соловья, усыпанного драгоценными камнями, который умел петь одну песню из репертуара живой птицы. соловей улетел, и игрушка была осыпана почестями. только бедные рыбаки признавали, что игрушка только похожа на живого соловья.
через год золотая птица сломалась — стёрлись зубцы на колёсиках — и вышел указ заводить его только раз в год. через пять лет император смертельно заболел. он видел, как смерть сидит на его груди, а страшные рожи вокруг наперебой шепчут: «а » игрушка молчала на своей шёлковой подушке — некому было завести ее. вдруг появился соловей, который своей песней заставил смерть вернуться на кладбище. в награду соловей попросил лишь не рассказывать другим о том, что будет прилетать к императору, а также не разбивать игрушку, которая верно служила. утром придворные пришли увидеть умершего правителя — и нашли его живым.