• Якщо їхати з Одеси до Миколаєва поїздом «Таврія», витрачаємо 4 год 50 хв. Окотрій годині ми будемо на місці призначення, якщо з Одеси поїзд вирушає o14 год 17 хв?
Вторая опера Глинки во многом противоположна «Ивану Сусанину». Вступив в пору полной творческой зрелости, композитор настойчиво ищет нового, обращается к другому оперному жанру. От исторической трагедии к народной сказке, от напряженного драматизма к эпическому повествованию, от сумрачных образов сцены в лесу к солнечному миру богатырской Руси — таков путь оперного творчества Глинки в годы расцвета.И в то же время виднейшие историки русской музыки, в первую очередь Асафьев, справедливо усматривали в этих монументальных творениях общие эстетические принципы, ставшие типичными для русской классической, глинкинской школы. В обеих операх нашли отражение высокие этические идеалы русского народа, его вера в победу добра и справедливости, неиссякаемая любовь к родной земле. Обе они несут в своем содержании большую героическую идею, по-разному воплощенную в конкретных образах исторической драмы и в фантастическом сюжете народной сказки. Являясь глубоким выражением основного начала творчеств» Глинки — патриотизма, — обе они выросли на народно-песенной основе, обе отмечены богатырским размахом, широтой и масштабностью в изображении народной жизни. Монументальным хоровым сценам «Сусанина» и «Руслана» в равной мере присуще эпическое, ораториальное начало. Не даром Глинка является в них наследником древних традиций русской хоровой культуры! И в героической интродукции «Сусанина», и в былинных образах интродукции «Руслана» он выступает как великий преемник Бе-резовского и Бортнянского, мастеров партесного пения или, если еще бо-лее углубиться в истоки глинкинского хорового стиля, — торжественно величавых образов русского средневековья, традиций знаменного пения. Энический строй чувств сближает оперы Глинки, подчеркивает их общность в трактовке темы народа как могучей, непобедимой силы.
Современная история пишется на основе множества взглядов и оценок. Она вбирает в себя как элементы предшествующей историографической традиции, так и новаторские по отношению к ней приемы и методы постижения Создаваемые ею образы далеки от того монолитного единства, которое еще совсем недавно наполняло собою страницы исторических сочинений. Изменения, происходящие в исторической науке, свидетельствуют, прежде всего, о возрастающей роли исследователя в формировании наших представлений о В данной связи известный российский медиевист А.Я. Гуревич отмечает: «Одной из наиболее характерных черт исторической мысли конца XX века является возрастающая саморефлексия историка. Мы не можем не задумываться над интеллектуальными предпосылками наших исследований, которые вольно или невольно определяют как применяемые нами методы, так и формы и структуры наших построений» (1). Организация исследовательской деятельности историка неоднократно становилась предметом специального изучения. О том, каким образом события становятся достоянием последующих поколений, написано множество добротных исследований. Однако в ситуации, когда пересматриваются сама природа и границы исторического познания, меняются привычные представления об истории и предмете ее изучения, многие вопросы ремесла историка снова вызывают к себе повышенный интерес. Среди них –вопрос о месте исторического источника как условия постановки и решения научной проблемы. Значение исторического источника выражается, прежде всего, в том, что он является единственным носителем фактической информации о В нем находят отражение как реальные события, так и представления о них автора источника и его эпохи. Долгое время исторический источник отождествлялся с самим а задачи историка сводились к установлению его подлинности. В настоящее время эти отношения видятся не столь однозначными: признается, что исторический источник «вовсе не обладает той прозрачностью, которая дала бы исследователю возможность без особых затруднений приблизиться к постижению Непрозрачность исторического источника создает историку определенные познавательные трудности и, вместе с тем, предоставляет ему большую творческую самостоятельность. Ведь в историческом повествовании присутствуют «как сведения и наблюдения, основанные на анализе исторических источников, так и фантазия или, если угодно, интуиция ученого, без каковой используемые им данные не могут обрести связи и смысла»
