Месса h-moll — произведение величайшей философской мудрости, человечности, глубины чувств. Ее образы — страдания, смерти, скорби, а вместе с тем — надежды, радости, ликования, — поражают глубиной и силой.
1-я часть, Kyrie, состоящая из трех номеров, открывается мрачным звучанием хора, после чего начинается фуга, сначала в оркестровом звучании. Ее скорбная тема, словно извивающаяся в муках, полна глубочайшей выразительности. В начале 2-й части, Gloria (№4), радостно, светло звучат трубы. Хор подхватывает ликующую тему, возглашая славу. Здесь господствуют широкие, распевные мелодии. Особенно выделяется №5, Laudamus — ария сопрано в сопровождении солирующей скрипки, как будто один из голосов хора вырвался со своей лирической песнью. В 3-й части, Credo (№12—19), господствуют драматические контрасты. В №12, Credo in unum Deum — широкая строгая мелодия григорианского хорала проходит последовательно (в имитации) у всех голосов хора на фоне торжественного и мерного движения оркестровых басов. №15, Et incarnatus, возвращает к скорбным образам. Тяжелые мерные басовые ноты словно придавливают, жалобно звучат «вздохи» струнных строгая, полная затаенного страдания мелодия интонируется хором. Голоса наслаиваются один на другой, создавая насыщенную музыкальную ткань. Скорбное размышление приводит к следующему номеру (№16), Crucifixus, — трагической кульминации Мессы, повести о крестных муках В этом проникновенном эпизоде, написанном в духе итальянской арии ламенто, Бах использовал форму пассакальи. Тринадцать раз в басу появляется одна и та же мелодия — мерно, неуклонно спускающийся мрачный хроматический ход. На его фоне возникают отдельные аккорды струнных и деревянных инструментов, отрывочные, словно вздохи и стенания, реплики хора. В конце мелодия спускается все ниже, никнет, и словно обессиленная, умирает. Все умолкает. И сразу широким ликующим потоком света все заливают звуки хора Et resurrexit (№17), воспевающего Воскресение, победу жизни над смертью. Объединенные 4-я и 5-я части открываются величественным замедленным движением хора Sanctus (№20) с радостными юбиляциями у женских голосов. В оркестре звучат фанфары труб, дробь литавр. №23, Agnus Dei — проникновенная ария альта с гибкой мелодией, сопровождаемая выразительным пением скрипок. Заключительный номер мессы, №24, Dona nobis pacem — торжественный гимн в виде фуги на две темы, точно повторяет хор №6, Gratias.
Объяснение:
ответ:
последнее время эта старинная песня часто упоминается в сети – в основном, конечно, в связи с чеченской «свадьбой тысячелетия». почему-то ее принято считать песней о невесте, которую замуж за немилого. на мой же взгляд, к романтической любви-нелюбви «матушка» имеет мало отношения. она, скорей, о том, как ребенка отрывают от груди матери и выталкивают в страшный чужой мир, на заклание его жестокому, но неизбежному порядку. мать точно знает, что в новом мире дочери будет плохо, но ничего не может с этим поделать, и до последнего момента пытается отвлечь дитя, оттянуть неизбежное, продлить иллюзию защищенности.
мне эта песня вспомнилась в связи с другими событиями. две мои аспирантки выходят замуж, пригласили на свадьбы и меня. я искренне порадовалась за них. этих девушек можно по праву считать лучшими представительницами молодой интеллектуальной элиты кореи. учить их – одно удовольствие. энергичные, начитанные, стремящиеся во всем дойти до сути, любящие знание, полные ярких оригинальных суждений обо всем. не просто умные, а словно с лампочками внутри.
предстоящие свадьбы казались мне лучшим показателем, что у этих девушек всё в порядке, всё под контролем – и в карьере, и в личной жизни. напишут свои диссертации, нарожают малышей, найдут работу по специальности, построят хорошие жизни, где всему найдется место – и радостям научных открытий, и карьерным достижениям, и материнской, и любви. однако всё оказалось несколько иначе.
как-то во время семинара мы стали обсуждать северокорейский фильм «колокольчик». сюжет этого фильма построен вокруг совершенно экзотичного, на первый взгляд, конфликта: выбора героини между работой по модернизации родной деревни в заброшенных горах и любимым, который отказывается от долга служения деревне и уезжает в комфортабельный город. решается конфликт вполне в северокорейской традиции: героиня от неправильного жениха отказывается и отдает свои силы строительству новой деревни, погибая во время лавины из-за того, что спасает овцу, подаренную деревне великим вождем.
обычная реакция студентов на этот фильм варьируется от высокомерных смешков до гневных обвинений северокорейской пропаганды в промывании мозгов населению. но тут я имела дело с людьми думающими, и поэтому решилась задать им вопрос – могут ли они попробовать найти какие-то общечеловеческие или инокультурные параллели к этому фильму. «а чего тут искать, – вдруг мрачно заметила одна из невест. – я и есть эта самая параллель. это я выбираю – либо любовь, либо… жизнь! ».
и начался разговор, во время которого мне открылись бездны.
оказалось, что обе невесты к своим свадьбам – причем, замечу, к свадьбам с любимыми мужчинами – относятся примерно как дюймовочка к предстоящей матримониальной церемонии с кротом. то есть тоскуют и прощаются с красным солнышком. они понимают, что надо, мама-папа родные, мама-папа жениха настаивают, возраст поджимает, пора детей заводить. но – как же не хочется в эту петлю, господи! потому что ожидает там не радость, не счастье, а конец жизни. конец всему, что любила, к чему стремилась.
– у нас часто говорят, что брак – это конец жизни. это точно сказано. я так хотела в сша уехать на полгода на постдок. уже и место хорошее нашла, и жених согласен был. но будущая свекровь мне говорит: «какая тебе учеба теперь. теперь сиди дома, рожай детей. и сына мы от себя никуда не отпустим»…
оказалось, что от брака мои образованные невесты по-прежнему не взаимной поддержки мужа и жены во всех начинаниях, не душевного взаимопонимания, а взаимоотношений в стиле боевой командир – денщик/полевая кухня.
– меня родители так любили всегда, я же у них единственная дочка. а теперь для них главное – мой будущий муж. а я – так, приложение к нему, к его карьере. всё теперь у нас в доме строится по одному принципу – чтобы ему было удобно. и я теперь так жить должна.
это говорит мне девочка, которая как-то после лекций предложила нам прокатиться на ее новой машине – папа с мамой купили в честь поступления в аспирантуру. и радостно распахнула перед нами двери новенького мерседеса… это было не хвастовство, просто заразительная детская радость жизни – вот, купили здоровскую игрушку, давайте вместе поиграем.
а сегодня мы с ней сидим после лекции, в пустом классе, и она говорит тихим, потухшим голосом:
– мне так страшно бывает – что всё, кончилась моя жизнь, моя радость. я все время вижу кошмарные сны – что муж меня бьет, я кричу во сне. пытаюсь жениху рассказать, как мне страшно. и мне-то всего ничего надо – чтобы посмеялся, утешил, сказал, что все это глупости. но он же корейский мужчина, он своих чувств проявлять не должен. он и молчит, ни слова не говорит. а мама – я с ней сплю – просыпается от моих криков, и смеется. говорит, все через это проходили, у всех стресс перед свадьбой.
объяснение:
