Григорий потерял счет дням. Осенью в нем проснулась тоска по детям, по родному хутору... Чтобы убить время, он сидел на нарах, вырезывал из дерева ложки, выдалбливал миски, искусно мастерил из мягких пород игрушечные фигурки людей и животных. Он старался не тосковать. Днем это ему удавалось, но по ночам не мог заснуть, часто просыпался, щеки его и отросшая за полгода густая борода были мокры от слез. Ему часто снились дети, Аксинья, мать и все близкие, кого уже не было в живых. Вся жизнь Григория была в а казалось недолгим и тяжким сном. "Походить бы ишо раз по родным местам, покрасоваться на детишек, тогда можно бы и помирать", - часто думал он.
На провесне как-то днем неожиданно заявился Чумаков. Он был мокр по пояс, но по-прежнему бодр и суетлив. Высушив одежду возле печурки, обогревшись, подсел к Григорию на нары.
- Погуляли же мы, Мелехов, с той поры, как ты от нас отбился! И под Астраханью были, и в калмыцких степях... Поглядели на белый свет! А что крови чужой пролили - счету нету. У Якова Ефимыча жену взяли заложницей, имущество забрали, ну, он и остервенился, приказал рубить всех, кто Советской власти служит. И зачали рубить всех подряд: и учителей, и разных там фельдшеров, и агрономов... Черт те кого только не рубили! А зараз - кончили и нас, совсем, - сказал он, вздыхая и все еще ежась от озноба. - Первый раз разбили нас под Тишанской, а неделю назад - под Соломным. Ночью окружили с трех сторон, оставили один ход на бугор, а там снегу - лошадям по пузо... С рассветом вдарили из пулеметов, и началось... Всех посекли пулеметами. Я да сынишка Фомина - только двое и Он, Фомин-то, Давыдку своего с собой возил с самой осени. Погиб и сам Яков Ефимыч... На моих глазах погиб. Первая пуля попала ему в ногу, перебила коленную чашечку, вторая - в голову, наосклизь. До трех раз падал он с коня. Остановимся, подымем, посадим в седло, а он проскачет трошки и опять упадет. Третья пуля нашла его, ударила в бок... Тут уж мы его бросили. Отскакал я на сотейник, оглянулся, а его уже лежачего двое конных шашками полосуют...
Чтобы узнать тип подчинительной части в сложноподчинённом предложении, нужно от главной части поставить вопросы к придаточным. В нашем предложении придаточных аж три. Пробуем поставить к ним вопросы:
1. [По его лицу было видно] (когда?) (когда говорили о литературе или решали какой-нибудь вопрос). 2. [По его лицу было видно] (что?) (что это его нисколько не интересует). 3. [По его лицу было видно] (что?) (что давно уже он ничего не читал и читать не хочет).
Как видим, к двум частям можно задать одинаковый вопрос. Такой тип связи называется однородным. Т. е. этот тип связи у частей 2, 3. Но от главной части можно задать ещё и другой вопрос к третьей части. Такой тип связи, при котором от главной части можно задать разные вопросы к разным придаточным, называется неоднородным (параллельным). Значит, в предложении два типа связи: однородный и неоднородный.
в нем проснулась тоска по детям, по родному хутору...
Чтобы убить время, он сидел на нарах, вырезывал из дерева ложки, выдалбливал миски, искусно мастерил из
мягких пород игрушечные фигурки людей и животных. Он старался не тосковать. Днем это ему удавалось, но по ночам не мог заснуть, часто
просыпался, щеки его и отросшая за полгода густая борода были мокры от слез. Ему часто снились дети, Аксинья, мать и все
близкие, кого уже не было в живых. Вся жизнь Григория была в а казалось недолгим и тяжким сном. "Походить бы ишо
раз по родным местам, покрасоваться на детишек,
тогда можно бы и помирать", - часто думал он.
На провесне как-то днем
неожиданно заявился Чумаков. Он был мокр по пояс,
но по-прежнему бодр и суетлив. Высушив
одежду возле печурки, обогревшись, подсел к Григорию на нары.
- Погуляли же мы, Мелехов,
с той поры, как ты от нас отбился! И под Астраханью
были, и в калмыцких степях... Поглядели на белый свет! А что
крови чужой пролили - счету нету. У Якова Ефимыча жену взяли
заложницей, имущество забрали, ну, он и остервенился,
приказал рубить всех, кто Советской власти служит. И зачали
рубить всех подряд: и учителей, и разных там фельдшеров, и агрономов... Черт те
кого только не рубили! А зараз - кончили и нас, совсем, -
сказал он, вздыхая и все еще ежась от озноба. - Первый раз разбили
нас под Тишанской, а неделю назад - под Соломным. Ночью окружили с трех сторон,
оставили один ход на бугор, а там снегу - лошадям по пузо... С рассветом
вдарили из пулеметов, и началось... Всех посекли пулеметами.
Я да сынишка Фомина - только двое и Он, Фомин-то,
Давыдку своего с собой возил с самой осени. Погиб и сам Яков Ефимыч... На
моих глазах погиб. Первая пуля попала ему в
ногу, перебила коленную чашечку, вторая - в голову,
наосклизь. До трех раз падал он с
коня. Остановимся, подымем, посадим в седло, а он
проскачет трошки и опять упадет. Третья пуля нашла его,
ударила в бок... Тут уж мы его бросили. Отскакал я на
сотейник, оглянулся, а его уже лежачего двое конных шашками полосуют...