— Нет уз святее товарищества!
Тарас был один из числа коренных, старых полковников: весь был он создан для бранной тревоги и отличался грубой прямотой своего нрава.
— Батько! где ты! слышишь ли ты всё это? — Слышу!
Отец любит свое дитя, мать любит свое дитя, дитя любит отца и мать. Но это не то, братцы: любит и зверь свое дитя. Но породниться родством по душе, а не по крови, может только один человек.»
Крепко задумался Бульба. Вспомнил он, что велика власть слабой женщины, что многих сильных погубила она.
— Терпи, козак, — атаманом будешь!
Как же может статься, чтобы на безделье не напился человек? Греха тут нет.
«Отчизна есть то, что ищет душа наша, что милее для нее всего. Отчизна моя — ты.»
Все прочее время отдавалось гульбе — признаку широкого размета душевной воли.
— А поворотись-ка, сынку! Экой ты смешной какой!
«Но неизвестно будущее, и стоит оно пред человеком, подобно осеннему туману, поднявшемуся из болот.
Да сними хоть кожух! — сказал наконец Тарас. — Видишь, как парит!» — «Не можно!» — кричал запорожец. «Отчего?» — «Не можно; у меня уж такой нрав: что скину, то пропью».
— Что, сынку тебе твои ляхи?
Есть ещё порох в пороховницах?!
— Так, стало быть, следует, чтобы пропадала даром козацкая сила, чтобы человек сгинул, как собака, без доброго дела, чтобы ни отчизне, ни всему христианству не было от него никакой пользы?
Как же может статься, чтобы на безделье не напился человек? Греха тут нет.
Первый долг и первая честь козака есть соблюсти товарищество. Сколько ни живу я на веку, не слышал я, паны-братья, чтобы козак покинул где или продал как-нибудь своего товарища.
Не тот еще добрый воин, кто не потерял духа в важном деле, а тот добрый воин, кто и на безделье не соскучит, кто все вытерпит, и хоть ты ему что хочь, а он все-таки поставит на своем.
— Нет уз святее товарищества!
Не слушай, сынку, матери! Она баба, она ничего не знает!
Стой и не шевелись! Я тебя породил, я тебя и убью! — сказал Тарас и, отступивши на шаг назад, снял с плеча ружье.
И вся сечь молилась в одной церкви и готова была защищать ее до последней капли крови, хотя и слышать не хотела о посте и воздержании.
Что, взяли, чертовы ляхи? Думаете, есть что-нибудь на свете, чего бы побоялся козак? Постойте же, придет время, будет время, узнаете вы, что такое православная русская вера!
— Добре, сынку, добре!
«Да сними хоть кожух! — сказал наконец Тарас. — Видишь, как парит!» — «Не можно!» — кричал запорожец. «Отчего?» — «Не можно; у меня уж такой нрав: что скину, то пропью».
Все прочее время отдавалось гульбе — признаку широкого размета душевной воли.
Бульба был упрям страшно. Это был один из тех характеров, которые могли возникнуть только в тяжелый XV век на полукочующем углу Европы, когда вся южная первобытная Россия, оставленная своими князьями, была опустошена, выжжена дотла неукротимыми набегами монгольских хищников…
«Чёрт вас возьми, степи, как вы хороши!»
Да разве найдутся на свете такие огни, муки и такая сила, которая бы пересилила русскую силу!
— Что, сынку тебе твои ляхи?
Какова в Русской земле война, поднятая за веру: нет силы сильнее веры
— Прощайте, товарищи! — кричал он им сверху. — Вспоминайте меня и будущей же весной прибывайте сюда вновь да хорошенько погуляйте!
Не тот еще добрый воин, кто не потерял духа в важном деле, а тот добрый воин, кто и на безделье не соскучит, кто все вытерпит, и хоть ты ему что хочь, а он все-таки поставит на своем.
— Добре, сынку, добре!
Стой и не шевелись! Я тебя породил, я тебя и убью! — сказал Тарас и, отступивши на шаг назад, снял с плеча ружье.
— А поворотись-ка, сынку! Экой ты смешной какой!
Объяснение:
