Question

Переделать о чехове сказано как будто всё. но пока ещё мало сказано о том, что оставил чехов нам в наследство в наших характерах и как чехов своим существованием определил сегодня жизнь тех, кому он дорог. почти ничего не сказано о «чувстве чехова» – всегда живого и милого нам человека, о чувстве сильном и благородном. и вот я решил статьи не писать, а обратиться к своим записям. может быть, там где-нибудь и проскользнёт то «чувство чехова», которое я не могу ещё точно определить. записи эти короткие. например: «1950 год. я один в доме. мохнатая собачка лает внизу. по традиции её зовут каштанкой». память получила лёгкий толчок и начинает восстанавливать это было осенью 1950 года. я пришёл в ялтинский дом чехова к марии павловне. её не было, она ушла куда-то по соседству, а я остался ждать её в доме. старая работница провела меня на террасу. стояла та обманчивая и удивительная ялтинская осень, когда нельзя понять, доцветает ли весна или расцветает прозрачная осень. горел на солнце во всей своей девственной белизне куст каких-то цветов. цветы уже осыпались от каждого веяния или, вернее, дыхания воздуха. я знал, что этот куст был посажен антоном павловичем, и боялся прикоснуться к нему, хотя мне и хотелось сорвать на память пусть самую ничтожную веточку. наконец я решился, протянул руку к кусту и тотчас же отдёрнул её: снизу, из сада, на меня залаяла мохнатая рыжая собачка по имени каштанка. она отбрасывала задними лапами землю и лаяла совершенно так, как описывал это чехов. я невольно рассмеялся. собачка села, расставила уши и прислушалась. солнце просвечивало её жёлтые добрые глаза. было тихо, тепло. синий солнечный дым поднимался к небу со стороны моря, как широкий занавес, и за этим занавесом мощно и мужественно протрубил пароход. я услышал в комнатах голос марии павловны, и вдруг у меня сердце сжалось с такой силой, что я с трудом сдержал слёзы. о чём? о том, что жизнь неумолима, что хотя бы некоторым людям, без которых мы почти не можем жить, она должна бы дать если не бессмертие, то долгую жизнь, чтобы мы всегда ощущали у себя на плече их лёгкую руку. я тут же постарался отогнать эти мысли, но горечь не проходила. разум говорил одно, а сердце – другое. мне казалось, что в то мгновение я отдал бы половину своей жизни, чтобы услышать за дверью спокойные шаги и покашливание давнымдавно ушедшего отсюда хозяина этого дома. давным-давно! со дня его смерти сорок шесть лет. этот срок казался мне одновременно и ничтожным, и невыносимо огромным. пришла мария павловна, заговорила о левитане, рассказала, что была влюблена в него, и, рассказывая, покраснела от смущения, как девочка. сам не знаю почему, но, выслушав марию павловну, я сказал: — у каждого, должно быть, была своя « с собачкой». а если не было, то обязательно будет. мария павловна снисходительно улыбнулась и ничего не ответила.