Примерно в полночь сон наконец сжалился над игемоном. судорожно зевнув, прокуратор расстегнул и сбросил плащ, снял опоясывающий рубаху ремень с широким стальным ножом в ножнах, положил его в кресло у ложа, пял сандалии и вытянулся. банга тотчас поднялся к нему на постель и лег рядом, голова к голове, и прокуратор, положив собаке руку на шею, закрыл наконец глаза. только тогда заснул и пес. ложе было в полутьме, закрываемое от луны колонной, но от ступеней крыльца к постели тянулась лунная лента. и лишь только прокуратор потерял связь с тем, что было вокруг него в действительности, он немедленно тронулся по светящейся дороге и пошел по ней вверх прямо к луне. он даже рассмеялся во сне от счастья, до того все сложилось прекрасно и неповторимо на прозрачной голубой дороге. он шел в сопровождении банги, а рядом с ним шел бродячий философ. они спорили о чем-то сложном и важном, причем ни один из них не мог победить другого. они ни в чем не сходились друг с другом, и от этого их спор был особенно интересен и нескончаем. само собою разумеется, что сегодняшняя казнь оказалась чистейшим недоразумением — ведь вот же философ, выдумавший столь невероятно нелепую вещь вроде того, что все люди добрые, шел рядом, следовательно, он был жив. и, конечно, совершенно ужасно было бы даже помыслить о том, что такого человека можно казнить. казни не было! не было! вот в чем прелесть этого путешествия вверх по лестнице луны. свободного времени было столько, сколько надобно, а гроза будет только к вечеру, и трусость, несомненно, один из самых страшных пороков. так говорил иешуа га-ноцри. нет, философ, я тебе возражаю: это самый страшный порок! вот, например, не трусил же теперешний прокуратор иудеи, а бывший трибун в легионе, тогда, в долине дев, когда яростные германцы чуть не загрызли крысобоя-великана. но, помилуйте меня, философ! неужели вы, при вашем уме, допускаете мысль, что из-за человека, совершившего преступление против кесаря, погубит свою карьеру прокуратор иудеи? — да, да, — стонал и всхлипывал во сне пилат. разумеется, погубит. утром бы еще не погубил, а теперь, ночью, взвесив все, согласен погубить. он пойдет на все, чтобы от казни решительно ни в чем не виноватого безумного мечтателя и врача! — мы теперь будем всегда вместе, — говорил ему во сне оборванный философ-бродяга, неизвестно каким образом ставший на дороге всадника с золотым копьем. — раз один — то, значит, тут же и другой! помянут меня — сейчас же помянут и тебя! меня — подкидыша, сына неизвестных родителей, и тебя — сына короля-звездочета и дочери мельника, красавицы пилы. — да, уж ты не забудь, помяни меня, сына звездочета, — просил во сне пилат. и, заручившись во сне кивком идущего рядом с ним нищего из эн-сарида, жестокий прокуратор иудеи от радости плакал и смеялся во сне. все это было хорошо, но тем ужаснее было пробуждение игемона. банга зарычал на луну, и скользкая, как бы укатанная маслом, голубая дорога перед прокуратором провалилась. он закрыл глаза, и первое, что вспомнил, это что казнь была. надо найти односоставные предложения
Односоставные есть самостоятельные и в составе сложных:
- Само собой разумеется
- И, конечно, совершенно ужасно было бы даже помыслить о том
- ...что такого человека можно казнить.
- Казни не было!
- Не было!
- Вот в чем прелесть этого путешествия вверх по лестнице луны.
- Свободного времени было столько
- ...сколько надобно.
- ... это самый страшный порок
- Разумеется, погубит.
- Утром бы еще не погубил
- ...а теперь, ночью, взвесив все, согласен погубить
- ...чтобы от казни решительно ни в чем не виноватого безумного мечтателя и врача
- ...значит, тут же и другой
- Помянут меня
- ...сейчас же помянут и тебя
- ...что вспомнил