Сегодня можно многое прочесть о войне, просмотреть километры кинодокументов. Еще живы люди, которые рассказать о своей фронтовой молодости моим детям и внукам. Но это уже иное восприятие, лишенное живых примет послевоенного быта, пропущенное через фильтр времени. И не будет того замечательного рассказчика- калеки с его мятым пиджаком, одетым на голое тело, и медалью «За отвагу», которую каждый из нас считает за честь подержать в руках. Мы помним войну той памятью, которая вошла в нас через фронтовые фотографии наших юных дедов. Когда я их рассматриваю, я вижу в них только одну из страниц семейной фотолетописи, такую же, как остальные. Я же помню эти фотоснимки в руках отца. Мне не составляет труда соединить в одно целое худющего лейтенанта на фотоснимках с человеком, который скупо и обыденно рассказывает о своей рядовой фронтовой биографии. И, может быть, именно житейской простотой, доверительностью мне это очень дорого.
Сегодня можно многое прочесть о войне, просмотреть километры кинодокументов. Еще живы люди, которые рассказать о своей фронтовой молодости моим детям и внукам. Но это уже иное восприятие, лишенное живых примет послевоенного быта, пропущенное через фильтр времени. И не будет того замечательного рассказчика- калеки с его мятым пиджаком, одетым на голое тело, и медалью «За отвагу», которую каждый из нас считает за честь подержать в руках. Мы помним войну той памятью, которая вошла в нас через фронтовые фотографии наших юных дедов. Когда я их рассматриваю, я вижу в них только одну из страниц семейной фотолетописи, такую же, как остальные. Я же помню эти фотоснимки в руках отца. Мне не составляет труда соединить в одно целое худющего лейтенанта на фотоснимках с человеком, который скупо и обыденно рассказывает о своей рядовой фронтовой биографии. И, может быть, именно житейской простотой, доверительностью мне это очень дорого.
