Останкинская телебашня.
Я выросла в маленьком городке, где самые высокие здания - пятиэтажки на центральной улице. Мне никогда не доводилось кататься на лифте, потому что их просто не было в наших невысоких домах. И вот однажды мы с мамой поехали в Москву и я увидела её... Невероятную башню!
Это было не просто здание! Удивительно изящная игла, пронзающая облака... Сталагмит невероятных размеров, выросший по прихоти природы, а не с человеческих рук. Перо райской птицы, каким-то чудом оказавшееся в огромном городе!
Когда мы подошли ближе к Останкинской телебашне, стало понятно, что за всей этой потрясающей красотой кроется точный инженерный расчет. Много бетона, стекла, светодиодные экраны, которые позволяют башне так красиво светиться в темное время суток. Внутри башни есть скоростной лифт с такими числами на кнопках, что даже представить себе подобное я раньше не могла! А смотровая площадка со стеклянным полом?! Дух захватывает, словно ты и правда летишь над Москвой как птица!
Потрясенная красотой башни, я нашла про нее в интернете много интересной информации. Немножко огорчилась, когда узнала, что теперь это красивейшее здание уже не является самым высоким в мире. Но, если честно, дело же не в рекордах. Для меня эта многометровая башня навсегда останется любимым зданием. Может, мне повезет, и я буду там работать, когда вырасту!
Кроме поповских чашей с золотой каймой и фигурными ручками, кроме чайника и ложки, оставшихся от семейного сервиза, были в комнате бабушки Татьяны Егоровны еще два предмета на удивленье: рабочий столик и каминные часы.
Рабочий столик, пузатый, с перламутром на крышке и бронзой по скату ножек, стоял не ради красоты. Он был всегда в действии и многих чудес был свидетелем и участником. Трудно сказать, чего не могла скроить, сшить, починить и подштопать бабушкина белая и худенькая рука. И были в столике иголки всякого размера и нитки любого цвета, от грубой шерстяной до тончайшей шелковой. Было в столике столько цветных лоскутков, сколько существует видимых глазу оттенков в радуге, и пуговицы были от самых больших до самых маленьких. Еще было в столике особое отделение для писем, полученных за последний год; тридцать первого декабря эти письма перевязывались тонкой тесьмой и прятались в комод. По правде сказать, писем было немного, с каждым годом меньше. Самое свежее письмо с заграничной маркой получено было на днях — от внука, которого бабушка не видела двадцать два года, а в последний раз видела трехлетним. Увидать же снова должна была именно сегодня в два часа. Поэтому и надела бабушка с утра новый и свежий кружевной чепчик.
И еще, как сказано, были у Татьяны Егоровны старинные и драгоценные каминные часы малого размера, великой красоты, с боем трех колокольчиков, с недельным заводом (утром в воскресенье). Колокольчики отбивали час, полчаса и каждую четверть, все по-разному. Звук колокольчика был чист, нежен и словно доносился издалека. Как это было устроено — знал только мастер, которого, конечно, давно не было на свете, потому что часам было больше ста лет. И все сто лет часы шли непрерывно, не отставая, не забегая, не уставая отбивать час, половину и четверти.