Его имя — Григорий Александрович Гуковский. Он был известный учёный, на его лекции сбегались толпы... Но я пишу не об учёном, которого лучше, чем я, знают друзья и ученики, я пишу о своем отце и о той культуре отцовства, которой он обладал.
Такова была наша семейная традиция: воспитанием детей руководил мужчина. Правильно это или нет — не знаю. Но так сложилось. И для меня главным лицом всегда был отец.
Сколько себя помню, отец всегда работал. Зимой, когда я вставала впотьмах, у него давно горел свет — он сидел за столом. Или его уже не было: ушёл в университет читать лекции. Я завтракала сама и шла в школу с сознанием, что тоже иду на работу.
Постепенно я стала понимать, что он пишет с раннего утра за своим письменным столом. Про «Недоросль», про Крылова и Державина. О литературе XVIII века. Вот почему на его полках столько старых книг, которые мне разрешается трогать с непременным условием ставить на то же место.
Книги свои он любил самозабвенно. Я имела право их читать, но ни я, ни мать не допускались к священнодействию: отец всегда сам чистил книги. Два раза в год он с утра влезал на лестницу с влажной тряпкой и бережно протирал каждую книжечку.
Мы жили в деревянном доме. В комнатах печи были старинные, изразцовые: у меня голубая, у него — зелёная. Отец топил эти печи, сам чистил дымоходы. Когда я лезла за ним в трубу, он не отгонял, только просил переодеться. Он всё умел... Когда мой сын впервые влез на лестницу и сменил перегоревшую пробку, я почувствовала себя счастливой. До сих пор мужчина, не умеющий своими руками выполнить любую работу по дому, вызывает у меня брезгливое недоумение.
Отец чтил понятие дома, семьи. Семья — это был праздник. Дом вела, конечно, мать. Отец любил всё, что делала мать, и радостно подчинялся ей.
Я любила его без памяти — как отца. Но, кроме того, он был для меня идеалом мужчины. Знаю: он был некрасив, но понимаю женщин, которые до сих пор утверждают, будто он был красивый: это ученицы, те, кто видел его в работе. Он научил меня чувствовать себя женщиной: подвигал стул, всегда пропускал в дверь впереди себя; не помню ни разу, чтобы я, вернувшись из отъезда, не нашла у себя в комнате цветов...
Не было темы, которой бы он избегал в разговорах со мной. Раз или два в месяц он проводил со мной целый вечер — читал вслух. До сих пор я слышу его голос, когда перечитываю «Полтаву», «Медного всадника», «Горе от ума»... — да, наверно, почти всю русскую классику. Он вообще меня не воспитывал. Не помню ни одного нравоучения, выговора, никаких нотаций. Он сердился на меня, как сердятся на равного человека. И он не прятал от меня своей жизни — наоборот, вводил, втягивал в неё, заражал меня своей жизнью. В детстве я была этим счастлива.
Отец был самый сильный, самый умный, самый мужественный из всех мужчин. Теперь, прочитав его письма друзьям, я знаю, как нелегко, иногда страшно и одиноко ему бывало, как он хватался за любую работу, чтобы мы не испытывали лишений. Тогда я этого не видела. Он был центром мира, вокруг него кипели люди, всем было с ним интересно, всем он был нужен, всем
(По Н.Г. Долининой.)
Зима!
И вот она пришла и негромкими шагами, осыпая деревья серебристым инеем, покрыла землю белоснежным покрывалом. Тихо в лесу: всё живое попряталось в норы и щели. И только синички, прыгаяя и перелетая с ветки на ветку, поют свои незатейливые песенки. А вот и белочка копается в снегу, разыскивая свои запасы.
Но вовсе не так тихо в это время на катке и на горке. Скользящие по гладкому льду пары переговариваются полушёпотом, но весёлые мальчишки и девчонки, гоняющие по кругу, молчать не умеют. звонко раздаются их весёлые голоса. На горке суета: не успев спуститься, малыши ползут, карабкаются наверх, натыкаясь друг на друга и весело хохоча. Зима - это здорово!
Предложения с причастными оборотами
1. Мертвея, Лонгрен наклонился и увидел восьмимесячное существо×, /сосредоточенно взиравшее на его длинную бороду/, затем сел, потупился и стал крутить ус.
2. Гостей он не выносил, тихо спроваживая их не силой, но такими намеками и вымышленными обстоятельствами, что посетителю не оставалось ничего иного, как выдумать причину×, /не позволяющую сидеть дольше/.
3. В передаче детским голосом и не везде с буквой «р» эти песенки производили впечатление танцующего медведя×,
/украшенного голубой ленточкой/.
4. В это время произошло событие, тень× которого, /павшая на отца/, укрыла и дочь.
5. Рыбачьи лодки×, /повытащенные на берег/, образовали на белом песке длинный ряд темных килей×, /напоминающих хребты громадных рыб/.
6. Но эти дни норда выманивали Лонгрена из его маленького теплого дома чаще, чем солнце×, /забрасывающее в ясную погоду море и Каперну покрывалами воздушного золота/.
7. Он брал девочку на руки и крепко целовал грустные глаза×,
/жмурившиеся от нежного удовольствия/.
__
Александр Грин «Алые паруса»