в первой половине августа ситуация вокруг кургана резко изменилась. Во-первых, восточнее Саур-Могилы прекратил существование Южный котел «збройных сил». Часть солдат вырвалась из котла, другая вышла в Россию, многие погибли. Как бы то ни было, вопрос о окруженцев из капкана исчез с повестки дня. Зато украинцы подтянули к Саур-Могиле резервы в лице частей 25-й десантной бригады. Если бы они сделали это раньше, больше людей из окружения были бы однако у командования силовой операции нашлись более важные дела вроде штурма Шахтерска. Как бы то ни было, теперь обе эти проблемы разрешились сами собой: Шахтерск так и не был взят, а котел разваливался. Зато высвободились некие силы для взятия кургана. Обе стороны были сильно истощены. Наряд сил для борьбы за Саур-Могилу 9 августа не был слишком громаден: с украинской стороны в бою участвовало около 70 десантников, с ополченской — полтора десятка «восточных». Такой «камерный» характер диктовался обстановкой. Тьмотысячные рати были бы просто сметены с кургана артиллерией. В результате, 8 августа украинские солдаты сумели занять слабо обороняемую высоту. Впрочем, о плотном контроле высоты по-прежнему не шло речи: на вершину оказывалось возможно периодически взбираться, но попытка остаться наверху надолго заканчивалась массированным обстрелом из всех видов тяжелого оружия. Украинцы действовали примерно так же, как ополченцы до этого: оставили небольшую группу на высоте, в то время, как основные силы вокруг Саур-Могилы находились у подножия. Ходаковский в интервью изложил крайне странную причину оставления высоты: по словам комбата «Востока», курган покинули из чувства сострадания к украинским солдатам, гибнущим вокруг нее. Такой пассаж выглядит скорее попыткой объяснить падение столь долго и упорно державшейся позиции. Между тем причина сдачи высоты была достаточно прозаичной: украинцы получили пусть небольшие, но свежие силы и использовали их для захвата нужной точки. После нескольких дней регулярных передвижений с горы и на гору, 12 августа украинцы сумели взять высоту под более-менее постоянный контроль: на вершине закрепился небольшой отряд 8 полка спецназа, одной из наиболее бое частей украинских войск. Это был серьезный, опытный противник: солдаты 8 полка принимали участие и в боях под Славянском и Краматорском, и в сражении за город Счастье под Луганском. Теперь эти спецназовцы удерживали Саур-Могилу. Для украинской стороны это был, как ни крути, важный успех: авиация была прикована к земле ополченской ПВО, беспилотники быстро сбивались, так что наблюдение с вершины горы оставалось в этом секторе фронта чуть ли не главным разведки.
Стихотворение рассказывает о том, что молодость прошла, что каждый из нас в определённый момент подходит к порогу, где надо расстаться с прежней жизнью и по-новому отнестись к себе и миру. Стихотворение Есенина — это песня прощания с богатой на чувства и события бурной молодостью, которую поэт сравнивает с цветением яблонь. Но это не слёзы расставания, это воспевание того прекрасного, что было в жизни: трепетного биения сердца, душевной свежести, «буйства глаз и половодья чувств», вольного общения с природой — «страной берёзового ситца», ощущения свободы («Дух бродяжий!...»).
Стихотворение начинается тройным отрицанием. Если сейчас, когда молодость прошла, человек не жалеет (мыслится вопрос — о чём?), не зовёт (кого?), не плачет (вновь — о чём?), то значит, что когда-то, может быть, совсем недавно он жалел, звал и плакал! «Сердце, тронутое холодком» — тронутое холодной логикой разума, который заставляет переоценивать события прошедшего отрезка жизни.
Удивительной строкой начинается четвёртая строфа: «Я теперь скупее стал в желаньях...» Обычно противоположные понятия скупости-щедрости мы используем по отношению к деньгам, реже говорим о скупости или щедрости души. Есенин говорит, что молодости свойственна особая щедрость — щедрость желаний, когда человек хочет очень многого, подразумевая, соответственно, что и способен на многое. Эта щедрость желаний — не потребительское хочу, а богатство духовных устремлений и вера в собственные силы. Рассудок молодости не ограничивает представление о возможностях, и человек щедро тратит свои силы, стремясь познать различные грани мира.
Но когда грани увидены, пределы нащупаны и осознаны, возникает скупость — в желаниях, скупость, которая идёт не от недостатка жизненной энергии, а от понимания возможностей.
Переоценка заставляет спрашивать: «...Жизнь моя, иль ты приснилась мне?» В этот момент весь прожитый путь — от детства до зрелости — воспринимается как одно прекрасное целое: «Словно я весенней гулкой ранью / Проскакал на розовом коне».
В последней строфе — мудрое примирение, принятие законов мира. Вторая половина жизни представляется не менее прекрасной, как и первая, но прекрасной по-иному. Поэт выстраивает кольцевую композицию: в первой строфе стихотворения возникает «золото увяданья» — осенние листья, в конце мы видим метафору «листьев медь». Образ листьев отсылает нас к законам природы, рождает мысль о гармонии мира. Стоя на границе двух возрастов, двух важных этапов человеческой судьбы, поэт посылает благословение всему живущему: «Будь же ты вовек благословенно, / Что пришло процвесть и умереть».
Стихотворение звучит настолько гармонично, что, кажется, само просится на музыку. Этому способствует размер, выбранные поэтом, — пятистопный хорей (хорей — излюбленный размер русских народных песен), богатые звукопись и рифмы, свойственное перекрёстной рифмовке чередование женских и мужских рифм.
Как всем лучшим есенинским стихам, этом стихотворению свойственна метафоричность, которая ценна прежде всего как отражение синтетического, целостного мироощущения («увяданья золото», «страна берёзового ситца», «пламень уст», «буйство глаз», «половодье чувств», «листьев медь»). Приблизиться к поэтическому восприятию нам помогают и сравнения («как с белых яблонь дым» — сочетание сравнения с метафорой), «словно я... проскакал на розовом коне»). Яркие эпитеты органично входят в состав метафор, сравнений («с белых яблонь», «весенней гулкой ранью»). Богатство эмоций отразилось в употреблении слов разной стилистической окраски: мы встречаем низкое слово «шляться», немыслимый в высоком штиле «дух бродяжий», просторечное «рань» — и высокие «увяданье», «тленны», «вовек благословенно», церковнославянскую форму инфинитива «процвести» — «процвесть».
Народность монолога лирического героя воплощена в обращениях, традиционных для фольклора: герой обращается к своему сердцу, «духу бродяжьему», к своей жизни, восклицает «О, моя утраченная свежесть...», словно призывая свою юность и не- замутнённость чувств в свидетели.
Но главным образом глубинное единение с народом отразилось в принятии закона рождения и смерти. Благословляя вЬё, «что пришло процвесть и умереть», поэт благословляет и нас с вами —людей, которые спустя десятилетия читают его стихи.