Два экспериментатора ночью отходили друг от друга на большое расстояние. Первый открывал крышку фонаря и одновременно запускал прибор для измерения времени. Второй экспериментатор открывал свой фонарь, как только видел свет от первого фонаря. Первый экспериментатор, увидев свет от второго фонаря, останавливал прибор, измеряющий время.
Спектр оценок может быть самым различным: нетерпимый «бунтовщик», революционер, исполненный гнева и сострадания, возмущения и гуманности...
Обратим внимание, что заканчивается книга символично: перед расставанием с читателем Радищев поставит «Слово о Ломоносове». Почему?! А. С. Пушкин, в юности написавший вслед за Радищевым оду «Вольность» и в «Памятнике» вспомнивший об этом как о своей заслуге, в неопубликованной статье «Александр Радищев» пишет: «Мелкий чиновник, человек безо всякой власти, безо всякой опоры, дерзает вооружиться противу общего порядка, противу Екатерины!.. Мы никогда не почитали Радищева великим человеком. Поступок его всегда казался нам преступлением, ничем не извиняемым, а «Путешествие в Москву» весьма посредственною книгою; но со всем тем не можем в нем не признать преступника с духом необыкновенным; политического фанатика, заблуждающегося, конечно, но действующего с удивительным самоотвержением и с какой-то рыцарской совестливостью».
Спектр оценок может быть самым различным: нетерпимый «бунтовщик», революционер, исполненный гнева и сострадания, возмущения и гуманности...
Обратим внимание, что заканчивается книга символично: перед расставанием с читателем Радищев поставит «Слово о Ломоносове». Почему?! А. С. Пушкин, в юности написавший вслед за Радищевым оду «Вольность» и в «Памятнике» вспомнивший об этом как о своей заслуге, в неопубликованной статье «Александр Радищев» пишет: «Мелкий чиновник, человек безо всякой власти, безо всякой опоры, дерзает вооружиться противу общего порядка, противу Екатерины!.. Мы никогда не почитали Радищева великим человеком. Поступок его всегда казался нам преступлением, ничем не извиняемым, а «Путешествие в Москву» весьма посредственною книгою; но со всем тем не можем в нем не признать преступника с духом необыкновенным; политического фанатика, заблуждающегося, конечно, но действующего с удивительным самоотвержением и с какой-то рыцарской совестливостью».
