он относится со снисхождением как благодарность за то, что когда они встретились с ним и Гринёв ещё не знал кто он, он был похож на бродягу, отдал ему свой заячий тулупчик. За это Пугачёв помиловал его и не повесил. потом он напутствует его и интересуется его мением, хотя от своего не отступается.
Пугачёв тоже сыграл не последнюю роль в жизни главного героя. С самой первой их встречи, когда Пётр отдал Пугачёву тулупчик за то, что тот провёл их к деревне, зародилось взаимопонимание и память о добре, сделанном друг другу. Пугачёв и Гринёв - в разных лагерях, но человечность, уважение к личности других людей, к их простым чувствам объединяют двух этих героев. Пугачёв станет Петру посаженным отцом и благословит его с Машей на брак. Образ Пугачева раскрывается во взаимоотношениях его с Гриневым. Правда и искренность отношений Гринева и Пугачева основана на добрых человеческих началах, на странном интересе друг к другу. Познакомившись в буран, герои продолжают встречаться в трагических условиях другой стихии - мятежа. В Гриневе поражает простота и человечность. Он искренен и честен. Образ Пугачева не столь однозначен. В нем поразительно сочетаются два лика.
Архитекторов неизменно привлекает один и тот же элемент итальянского городского ландшафта - пьяцца. Ее традиционное, ориентированное на пешехода, замкнутое в своей законченности пространство любить намного проще, чем не поддающиеся дифференцированию пространства проходящего через всю Америку шоссе №66 или Лос-Анджелес. Архитекторы воспитывались на пространстве ,а с замкнутым пространством дело иметь проще всего. В течение последних сорока лет теоретики современной архитектуры (возможно , за исключением Рейта и Ле Корбюзье) все свое внимание сконцентрировали на пространстве как наиболее существенной характеристике, определяющей архитектуру от живописи, скульптуры и литературы. Они превозносят уникальность этого свойства, и хотя скульптуре и живописи иногда и присущи пространственные характеристики, скульптурная или живописная архитектура абсолютно неприемлемы-поскольку Пространство священно.
Пуристская архитектура оказалась отчасти реакцией на эклектику ХIХ века. Неоготические церкви, банки в виде ренессансных вил и усадьбы в якобинском стиле были откровенно живописны. Смешение стилей подразумевало также смешение свойств. Декорированные в разных исторических стилях постройки вызывали совершенно определенные ассоциации и романтические иллюзии к соответствуя литературной ,религиозной ,национальной или иной программной символике. Определение архитектуры как пространства и формы на службе функции или конструкции тут было явно не уместно. Сосуществование и взаимопроникновение разных художественных дисциплин, возможно, и немного оттеснило архитектуру, но зато значительно обогатило её выразительность.
Модернизм покончил с иконографической традицией, в которой живопись, скульптура и графика составляли с архитектурной формой единое целое. Изящные египетские иероглифы на мощных пилонах, начертанные на римском архитраве строгие буквы, мозаичные процессии Сан-Аполлинера, покрывающий всю поверхность орнамент в расписанной Джотто капелле, иерархически выстроенные композиции готического портала, даже иллюзионистские фрески венецианской виллы-всё это обладает гораздо большим значением, чем только служить украшением архитектуры. При том, сто синтез искусств всегда положительно оценивался современной архитектурой, никому не пришло бы в голову украсить росписями здания Миса ванн дер Роэ. Находящиеся в них картины повешены на стене вне зависимости от архитектурной структуры, скульптура находилась внутри или снаружи здания, но редко – непосредственно на нём самом. Произведения искусства использовались для акцентирования архитектурного пространства – но в ущерб их собсвенному содержанию. Скульптура Кольбе в Барселонском павильоне Миса лишь подчеркивала пространственные векторы – высказывание имело преимущественно архитектурный характер. Знаковые изображения в большинстве современных зданий содержат только сообщения, вызванные необходимостью.
Архитектура как символ
Критики и историки, документировавшие в искусстве «низвержение когда-то общепринятых символов», поддерживали ортодоксальных современных архитекторов мыслью о том, что значение архитектурных форм должно быть выражено не за счет апелляции к уже известным образцам, но благодаря физиогномическим характеристикам, изначально этим формам присущим. Создание архитектурной формы само по себе должно быть логическим процессом – свободным от влияния прежнего опыта , определяемым исключительно функцией и конструкцией и, как предложил Алан Колкахаун, лишь при некотором участии интуиции. Позже некоторые критики поставили под сомнение, что архитектурное высказывание, основывающееся только на абстрактных формах, может быть содержательным. Другие же обнаружили, что функционалисты, несмотря на клятвенные заверения, создали свой собственный формальный словарь, источником которого служили современные течения в искусстве и индустриальная архитектура. Последователи функционалистов – такие, как группа «» - несмотря на манифестирование все той же программы, обращались в своём творчестве к поп-арту и эстетике массовой рекламы. Однако большинство критиков по-прежнему игнорируют влияние коммерциализированной массовой культуры. Геральдика соблазна, которая пронизывает всю окружающую нас среду – от рекламных страниц журнала «» до гигантских плакатных щитов Хьюстона, - для них просто не существует. Собственные теории об «обесценивании» символической архитектуры в эклектике ХХ века ослепили их настолько, что они не замечают качеств, присущих красочной архитектуре, занявшей места вдоль скоростных автомагистралей. Те же, кто осознанно воспринимают эту придорожную эклектику, не оставляют от нее камня на камне, так как в ней гордо выставлены напоказ клише предыдущих десятилетий или стили столетней давности. Но почему бы и нет? Времена быстро меняются.
Тест прошел проверку