Столыпин просто открыл поры русскому народу, дал ему возможность дышать. Бердяев говорил, что социальная утопия – это во многом желание спрятаться от реальных сложностей жизни. Добавим от себя, и от сложностей истории. Более полувека с середины XIX века большая и влиятельная часть образованного русского общества, путая отсталость с самобытностью (как будто в пореформенной России кроме общины гордиться было нечем) жила с сознанием собственной уникальности и неповторимости и ради этого отстаивала реально худшую жизнь для русского народа, чем ту, которой он был достоин и которую мог иметь. Материализация мифа о национальной самобытности имела для нашей страны самые роковые последствия. Петр Аркадьевич Столыпин, патриот во всей силе этого слова, начал масштабную и предметную борьбу с этим коллективным безумием, понимая, что если Россия хочет сыграть ту роль, которую она стремится сыграть, то надо жить не утопиями Николая Первого или раннего Маркса, не народническими конструкциями, не снами Веры Павловны, при этом искусственно задерживая развитие страны, а реальными потребностями и возможностями ее народа, реализация которых и вывела бы страну к действительно новой жизни, не в большевистском понимании, конечно. И в этом смысле реформы и личность Столыпина остаются актуальными и сегодня, я в этом глубоко убежден.
Особое место в пантеоне истории занимает Великая Французская революция… Услышав знаменитое «Liberte, egalite, fraternite ou la mort» (франц. «Свобода, равенство, братство или смерть»), мир словно стряхнул с себя оцепенение веков. Народ обрёл невиданные силы. Франция явила миру племя гигантов. В словаре буржуазии тогда только и появилось слово «капиталист». Известное словосочетание «промышленная революция» родилось во Франции под звуки «Марсельезы». Революция была предсказана философом Руссо, писателем Голдсмитом. О ней мечтали многие умы. Французское общество неумолимо шло к Великой революции 1789–1793 гг. Рост нищеты в деревне, разорение крестьян, чудовищные налоги, паразитизм королевского двора, народные восстания в областях, массовый голод подорвали монархическую власть. «Nous dansons sur un volcan» (Мы танцуем на вулкане). Революция во Франции явилась вначале в образе ученых, энциклопедистов, просветителей, бунтарей. Бунтарский дух третьего сословия, нужды науки приблизили ее начало. Эпоха Просвещения открыла дорогу народным колоннам, которые пойдут на штурм Бастилии! Вполне подтвердилась и следующая дерзкая мысль Декарта: «Каждый народ тем более гражданственен и образован, чем лучше в нем философствуют». Политические задачи третьего сословия (буржуа, крестьян, богатых ремесленников) формулирует аббат Сийес, «мыслитель революции»: «Что такое третье сословие? Всё. Чем оно было до сих пор при существующем порядке? Ничем. Что оно требует? Стать чем-нибудь». Происходит то, о чем писал С. Цвейг, оценивая волю к власти третьего сословия: «Третье сословие еще никуда не допускается в плохо управляемом, развращенном королевстве, не удивительно, что четверть века спустя оно станет кулаками добиваться того, в чем слишком долго отказывали его смиренно протянутой руке»
Материализация мифа о национальной самобытности имела для нашей страны самые роковые последствия. Петр Аркадьевич Столыпин, патриот во всей силе этого слова, начал масштабную и предметную борьбу с этим коллективным безумием, понимая, что если Россия хочет сыграть ту роль, которую она стремится сыграть, то надо жить не утопиями Николая Первого или раннего Маркса, не народническими конструкциями, не снами Веры Павловны, при этом искусственно задерживая развитие страны, а реальными потребностями и возможностями ее народа, реализация которых и вывела бы страну к действительно новой жизни, не в большевистском понимании, конечно. И в этом смысле реформы и личность Столыпина остаются актуальными и сегодня, я в этом глубоко убежден.