Объяснение:
Я встретился с Сахаровым в первый раз в конце августа 68-го года, - пишет Солженицын, - вскоре после нашей оккупации Чехословакии и после выхода его меморандума. Сахаров еще не был выпущен тогда из положения особосекретной и особоохраняемой личности. С первого вида и с первых же слов он производит обаятельное впечатление: высокий рост, совершенная открытость, светлая, мягкая улыбка, светлый взгляд, теплогортанный голос. Несмотря на духоту, он был старомодно-заботливо в затянутом галстуке, тугом воротнике, в пиджаке, лишь в ходе беседы расстегнутом, - от своей старомосковской интеллигентской семьи, очевидно, унаследованное. Мы просидели с ним четыре вечерних часа, для меня уже довольно поздних, так что я соображал неважно и говорил не лучшим образом. Еще и необычно было первое ощущение - вот, дотронься, в синеватом пиджачном рукаве - лежит рука, давшая миру водородную бомбу. Я был, наверное, недостаточно вежлив и излишне настойчив в критике, хотя сообразил это уже потом: не благодарил, не поздравлял, а все критиковал, опровергал, оспаривал его меморандум. И именно вот в этой моей дурной двухчасовой критике он меня и покорил! - он ни в чем не обиделся, хотя поводы были, он не настойчиво возражал, объяснял, слаборастерян но улыбался, а не обиделся ни разу, нисколько - признак большой, щедрой души".
А вот что вспоминал Сахаров: "Мы встретились на квартире одного из моих знакомых. Солженицын с живыми голубыми глазами и рыжеватой бородой, темпераментной речью необычайно высокого тембра голоса, контрастировавшей с рассчитанными, точными движениями, - он казался живым комком сконцентрированной и целеустремленной энергии. Я в основном внимательно слушал, а он говорил - страстно и без каких бы то ни было колебаний в оценках и выводах. Он остро сформулировал, в чем он со мной не согласен. Ни о какой конвергенции говорить нельзя. Запад не заинтересован в нашей демократизации, он запутался со своим чисто материальным прогрессом и вседозволенностью, но социализм может его окончательно погубить. Наши вожди - это бездушные автоматы, они вцепились зубами в свою власть и блага и без кулака зубов не разожмут. Я преуменьшаю преступления Сталина и напрасно отделяю от него Ленина. Неправильно мечтать о многопартийной системе, нужна беспартийная система, ибо всякая партия - это насилие над убеждениями ее членов ради интересов заправил. Ученые и инженеры - это огромная сила, но в основе должна быть духовная цель, без нее любая научная регулировка - самообман, путь к тому, чтобы задохнуться в дыме и гари городов. Я сказал, что в его замечаниях много истинного, но моя статья отражает мои убеждения. Главное - указать на опасности и возможный путь их устранения. Я не жду ответа на мою статью сейчас, но я думаю, что она будет влиять на умы".
Огромное. Как с точки зрения истории самой Франции, в которой умер «старый порядок», завершился длительный период абсолютной монархии и юридически был провозглашён лозунг «Свобода, равенство и братство».
Так и с точки зрения всеобщей истории. Потому что именно французская революция распространила революционные идеи по всему миру, в частности всколыхнув целый ряд антиколониальных восстаний в Южной Америке. И став прообразом для большинства революционных восстаний первой половины 19 века.
Это всё что я смогла сделать :)
Есим-хану пришлось выдержать ещё более тяжёлую внутриполитическую борьбу, итогом которой стало коренное реформирование политической системы Казахского государства. Суть её заключалась в том, что главенство закрытой элиты — торе заменялось на главенство элиты открытого типа — биев и старшин. Произошла своего рода бийская революция, ограничившая политические права сословия чингизидов и установившая широкие права для общин и их руководителей. Есим-хан внёс много новшеств во внутреннюю и внешнюю политику Казахского ханства.
Законы хана Есима, созданные в период вторжений внешних врагов и делу упрочения единства и защиты страны, свидетельствуют о высоких заслугах хана Есима как государственного деятеля в казахской истории. Хан Есим сумел подавить междоусобицы, местную обособленность султанов и успешно отражал вторжения джунгар.
Юридически эти изменения были закреплены в своеобразной конституции — «Есім ханның ескі жолы» (Древний путь Есим хана), принятой как дополнение к кодексу Касым-хана. В этом правовом акте определялись полномочия хана, биев и батыров, а также их взаимные обязанности и права[1][2].
По-прежнему высшей законодательной властью продолжал оставаться Маслихат. В состав его входили все представители казахских общин и лишь наиболее влиятельные султаны. Маслихат собирался раз в год, преимущественно осенью в Улытау, Туркестане или под Ташкентом[1][2].
Ослабление роли хана в политической системе привело к изменению принципа выбора хана. Хотя официально принцип меритократии оставался в силе, фактически казахи перешли к наследованию ханского звания вплоть до начала XVIII в.[1][2]
Вместо улусной системы в начале XVII в. была введена жузовая организация, когда все казахские земли были разделены между тремя хозяйственно-территориальными объединениями — жузами. Во главе жузов стояли бии, руководители наиболее сильных и многочисленных групп общин. По существу вся власть находилась в руках жузовых биев. Они же формировали и Совет Биев, ограничивавший власть хана. Власть биев держалась исключительно на личном авторитете и хан никак не мог влиять на выдвижение того или иного бия[1][2].
Есим-хан перенёс столицу Казахского ханства из Сыгнака в Туркестан.[3][4].