С конца XIV в. начинается острое политическое противостояние церкви и светского государства. Усилившись экономически, став крупнейшим землевладельцем, церковь стала претендовать на принятие самостоятельных независимых решений. Светская власть в лице великих князей вынуждена была искать зачастую компромиссные пути. В середине XV в. решалась и другая задача - независимости русской церкви от константинопольского патриарха, которому она подчинялась со времен христианизации Руси. Вместе с тем возникла угроза проникновения в русские земли католичества.
В 1439 г. на Вселенском соборе во Флоренции была заключена уния (союз) между православной и католической церквами под главенством папы римского. В работе Флорентийского собора участвовал митрополит Руси, ставленник константинопольского патриарха - Исидор. Однако по возвращении в 1441 г. на Русь за поддержку унии он был арестован Василием II, но бежал в Рим. Лишь через семь лет собор русских епископов избрал нового митрополита - не присланного из Константинополя, а рязанского епископа Иону, ставленника Василия Васильевича. В 1453 г. после падения под ударами турок-османов Константинополя, право выбора русского митрополита окончательно перешло к епископату на Руси. Началась автокефалия русской церкви. Активно вмешивались в церковные дела и великие князья. Однако представлять церковь того времени послушной и беспрекословной нет оснований. Наоборот, противостояние церковной и княжеской власти в конце XV-XVI вв. подчеркнуло относительную слабость Московского государства. И это несмотря на то, что церковь в этот период не была монолитной ни идейно, ни организационно.
Вторая половина XIV-XVI вв. - время острых религиозных споров. По свидетельствам современников "ныне и в домех, и на путях, и на торжищах иноци и мирьстии и вси сомняться, вси о вере пытают".
Еще в XIV в. на Руси появляются еретические движения. Ереси - это религиозные учения, противоречащие ортодоксальным догматам церкви. Так, возникшая в 70-х годах в Новгороде ересь стригольников критиковала Библию и сочинения "отцов церкви", отвергала церковные обряды, осуждала возвеличивание духовенства. Идеи стригольников (происхождение этого названия неясно) содержали также социальный протест: они выступали против закабаления свободных людей. Несмотря на преследования, сторонники стригольничества (низшее духовенство и ремесленники) встречались и в середине XV в.
Новая ересь (вторая половина XV в. ) получила название ереси "жидовствующих", так как ее приверженцы обвинялись в переходе в иудаизм. Видимо, действительно, эти еретики использовали какие-то сочинения иудейских авторов, в целом оставаясь в пределах христианского вероучения. Еретики-священники отрицали церковную иерархию, не принимали догмат о троичности божества, считали ненужными иконы и обряды.
Против еретичества повела решительную борьбу церковь. Высшие церковные иерархи: новгородский архиепископ Геннадий и игумен крупнейшего монастыря Иосиф Волоцкий - призывали применить силу против них. В 1490 г. ересь была осуждена церковным собором в Москве. Тем не менее она проникла даже в великокняжеский дворец, и одно время еретикам покровительствовал Иван III. Но в 1502 г. он окончательно порвал с ними. Тогда новый церковный собор в 1504 г. осудил еретиков на смерть. Однако в последующее время под влиянием ереси "жидовствующих" находились так называемые русские вольнодумцы: Матвей Башкин и один из его соратников Феодосии Косой.
Внутреннее церковное движение связано и с такими направлениями, как "осифлянство" и "нестяжательство". В центре спора между ними стоял вопрос о церковных богатствах. Теория "нестяжательства" зародилась в конце XV в. среди монашества заволжских монастырей. Их идеологом стал Нил Сорский. Он настаивал на необходимости строгого использования церковных правил и обрядов, в целях нравственного самоусовершенствования проповедовал ведение аскетического
В заглавиях некоторых списков «Шемякина суда» указано, что повесть «выписана из польских книг» . Известна польская версия, принадлежащая писателю XVI в, Николаю Рею из Нагловиц. Кроме того, сходные сюжеты встречаются в литературе других стран.
Повесть о Шемякине суде сохранилась в двух версиях — прозаической и стихотворной. В XVIII — XIX вв. многократно выпускались лубочные издания «Шемякина суда» , повесть дала материал для прозаических и драматических обработок и перешла в фольклор.
«Повесть о Шемякином суде» — образец русской демократической сатиры. Она состоит из трех анекдотических сюжетов, в которых оказывается незадачливый убогий герой. От сюжета к сюжету увеличиваются страдания бедняка, который ни в одной из ситуаций не имеет намерение нарушать закон. Конфликт, а вместе с ним и все развитие действия в произведении, провоцируется цепью безысходных ситуаций, в которых оказывается герой-бедняк. Действующие лица поставлены в комические и заведомо неправдоподобные ситуации, а повествование развивается стремительно быстро, как это и подобает анекдотической истории.
Объективно, герой повествования — преступник. Он отрывает хвост у лошади богатого брата, который дать упряжь. Затем усугубляет свою вину, нечаянно зашибив до смерти поповского младенца. С отчаяния он бросается с моста, но попадает на старика, которого сын везет в баню. На суде он предстает ответчиком за двойное душегубство и уже готов от крайней безысходности убить к тому же самого судью, но тот принимает завернутый камень за денежный посул и решает дело в пользу убогого. Формально судья действует по существующим нормам Уложения 1649 г. , когда проступок наказывался подобной ему карой (сожжение за поджег, за убийство — убийство и т. д.) . Но в том и состоит комизм ситуации, что бедняк торжествует по логике действующего тогда законодательства. Судья по аналогии с мудрыми решениями Соломона и сказочных персонажей приговаривает отдать лошадь бедняку, покуда у нее не вырастет утраченный хвост, попадью отправить в сожительство к бедняку, чтобы родить сына взамен убиенного, а истцу погибшего старика предлагается броситься с моста по примеру ответчика. Решение для заявителей неприемлемое, и они вместо ожидаемого возмездия обидчику, вынуждены еще вознаградить его за содеянное. К этому неожиданному повороту и сводится вся соль повествования, парадирующего судебную практику того времени. При этом симпатии автора однозначно на стороне бесправного и неуклюжего героя.
Подобного рода оценки вызывали большое сочувствие у читателя. Имя судьи Шемяки стало нарицательным, а сюжет повести вошел в лубочные картинки и вместе с многочисленными списками произведения (включая и стихотворные его переложения) широко распространялся в грамотной простонародной среде.
