К 1453 году империя уменьшилась до Пелопоннеса и окраин Константинополя и больше не могла противостоять растущей мощи Османской империи. Начиная с Баязида I османские султаны несколько раз осаждали или блокировали Константинополь (в 1393—1394 годах, в 1394—1402 годах, в 1411 году, в 1422 году). Они не достигли успеха в захвате города, однако завоеваниями добились контроля над большей частью Балкан. Последняя осада началась в апреле 1453 года. Несмотря на многочисленные обращения ромеев к Западу, на императору Константину прибыл лишь небольшой итальянский контингент. В совокупности с пятью тысячами ромеев общее число защитников Константинополя достигало семи или восьми тысяч человек. Османская армия значительно превосходила их численностью: у Мехмеда II было около восьмидесяти тысяч солдат и более чем сто двадцать кораблей. 29 мая 1453 года после двух месяцев сопротивления Константинополь пал. Последний византийский император Константин XI Драгаш погиб в битве. Торжествующий Мехмед II въехал в поверженный и разграбленный город, в память о захвате которого он получил прозвище Фатих (Завоеватель), и сделал Константинополь новой столицей своей империи.
Победа обеспечила османам господство в бассейне Восточного Средиземноморья. Город оставался столицей Османской империи вплоть до её распада в 1923 году.
Падение Константинополя оказало глубокое влияние на весь мир, особенно на Запад.
Несмотря на политический упадок, в последние годы существования империя переживала глубокое культурное возрождение, основные представители которого, такие как Виссарион Никейский или Мануил Хрисолор, эмигрировали в Европу.
Падение Константинополя, «второго Рима», породила концепцию преемственности — Третьего Рима (в том числе и концепцию Москва — третий Рим).
Многие историки, в том числе Ж. Мишле, полагали, что падение Константинополя представляет собой конец Средневековья и начало Возрождения. Однако эта точка зрения все чаще оспаривается современными историками, которые рассматривают падение Константинополя лишь как шаг в процессе преобразования из греческого мира в латинский, ведущего к эпохе Возрождения.
К 1453 году империя уменьшилась до Пелопоннеса и окраин Константинополя и больше не могла противостоять растущей мощи Османской империи. Начиная с Баязида I османские султаны несколько раз осаждали или блокировали Константинополь (в 1393—1394 годах, в 1394—1402 годах, в 1411 году, в 1422 году). Они не достигли успеха в захвате города, однако завоеваниями добились контроля над большей частью Балкан. Последняя осада началась в апреле 1453 года. Несмотря на многочисленные обращения ромеев к Западу, на императору Константину прибыл лишь небольшой итальянский контингент. В совокупности с пятью тысячами ромеев общее число защитников Константинополя достигало семи или восьми тысяч человек. Османская армия значительно превосходила их численностью: у Мехмеда II было около восьмидесяти тысяч солдат и более чем сто двадцать кораблей. 29 мая 1453 года после двух месяцев сопротивления Константинополь пал. Последний византийский император Константин XI Драгаш погиб в битве. Торжествующий Мехмед II въехал в поверженный и разграбленный город, в память о захвате которого он получил прозвище Фатих (Завоеватель), и сделал Константинополь новой столицей своей империи.
Победа обеспечила османам господство в бассейне Восточного Средиземноморья. Город оставался столицей Османской империи вплоть до её распада в 1923 году.
Падение Константинополя оказало глубокое влияние на весь мир, особенно на Запад.
Несмотря на политический упадок, в последние годы существования империя переживала глубокое культурное возрождение, основные представители которого, такие как Виссарион Никейский или Мануил Хрисолор, эмигрировали в Европу.
Падение Константинополя, «второго Рима», породила концепцию преемственности — Третьего Рима (в том числе и концепцию Москва — третий Рим).
Многие историки, в том числе Ж. Мишле, полагали, что падение Константинополя представляет собой конец Средневековья и начало Возрождения. Однако эта точка зрения все чаще оспаривается современными историками, которые рассматривают падение Константинополя лишь как шаг в процессе преобразования из греческого мира в латинский, ведущего к эпохе Возрождения.
Я так и не смог решить, нужна ли была гражданская война для развития нашей страны. С одной стороны, не взялись бы люди за оружие, так и правил бы царь-самодержец, а большинство населения страны оставались бы неграмотными. Все равно воевали бы и погибали — на Первой мировой войне, в которую Россию втянуло царское правительство.
А с другой стороны, Россия заплатила колоссальную цену за перемены в стране. И эта цена кажется несоразмерной. Скольких людей убили! А сколько умерли в это время от голода и истощения, от эпидемий тифа и холеры. Несколько лет в стране царил хаос.
Когда я задумываюсь о гражданской войне, то всегда вспоминаю рассказ «Красная корона» Михаила Булгакова. Это произведение пробирает до жути, до холодной дрожи. Два брата обожают друг друга. Но они бьются за разные стороны и гибнут: одного убивают, а второй сходит с ума. К гибели одного брата косвенно прикладывает усилия другой.
Трагедия гражданской войны, на мой взгляд — это братоубийство. Уничтожение своих ближних, своих земляков «за идею», «за батьку», «за царя». Это настоящий кошмар, который ничем не оправдать.
А еще одна трагедия «смутного времени» состоит в развале страны. После гражданской войны экономика России лежала в руинах, в государстве не было порядка. Многие зажиточные люди уехали из страны, вывезли с собой ценности, перевели деньги за границу. Но это меня даже не так печалит, как так называемая «утечка мозгов».
Многие талантливые, образованные люди: ученые, врачи, инженеры покинули во время гражданской войны Россию. Потом они изобретали, трудились, творили на благо другого государства. Например, Франции и США. Иногда я смотрю в Интернете старые голливудские фильмы. В титрах есть много фамилий разных технических работников, художников, явно происходящих из России. Они были первопроходцами, создавали Голливуд, которым сейчас так гордятся американцы, а мы их потеряли.
Я считаю, что гражданская война, братоубийство, пусть даже во имя хорошей идеи — это самое плохое, что может вообще произойти.