При Петре I жизнь высших сословий изменилась разительно. Во-первых, Пётр I изменил титулы знати: отменил титул боярина и ввел вместо него европейские титулы - барон и граф. Вся знать вместе стала называться дворянами. Во-вторых, он изменил моду, одежду и быт дворян, принудил их к ношению европейской одежды и причесок, бритью бород, ношению париков. Он учреждал новые формы социального досуга для дворян - это ассамблеи и балы. Он ввел для дворян образование и обучение (в том числе в заграничных университетах) и обязательную военную службу
Дворец Румянцевых и Паскевичей
Дворец Румянцевых и Паскевичей – это уникальное архитектурное сооружение в стиле классицизма в самом сердце Гомеля. Своё название он получил от фамилий владельцев, которые были известными государственными деятелями. Строительство дворца началось после присоединения Гомельского староства к Российской Империи в результате Первого раздела Речи Посполитой (1772 г.). В 1775 году Екатерина эти земли своему фавориту графу Петру Румянцеву и даже выделила средства на возведение дворца.
Возможно, автором проекта был Иван Старов, архитектор Таврического дворца и Троицкого собора Александро-Невской лавры. Строительные работы продолжались с 1785 по 1794 год. В дальнейшем на благоустройство дворца сильно повлиял его второй владелец Николай Румянцев, который был известным коллекционером. В Гомеле у него хранилась часть огромной коллекции книг, которая легла в основу создания Российской государственной библиотеки в Москве. В 1834 году один из потомков графа Петра Румянцева продал дворец казне, и позже эти владения выкупил полководец Иван Паскевич. При нём дворец был перестроен.
Тогда же возвели четырёхэтажную башню, которая стала личной резиденцией хозяина. Роду Паскевичей дворец принадлежал вплоть до 1919 года, пока не был конфискован во время революции. Паскевичи славились своей любовью к искусству, поэтому за годы владения дворцом собрали под его крышей впечатляющую коллекцию живописи и скульптуры. После конфискации эта коллекция легла в основу Гомельского областного краеведческого музея. Дворец сильно пострадал в годы Великой Отечественной войны, однако его быстро восстановили и разместили в нём Дворец пионеров, который располагался здесь вплоть до 1990 года. Сегодня Дворец Румянцевых и Паскевичей является музеем.
Сам переход к Новому времени можно связать со становлением единого государства и его аппарата. В свою очередь этот процесс, считал историк, в значительной мере определялся окончательной ликвидацией удельной системы и признаков автономии. При желании здесь можно усмотреть определеную неточность. Ведь уже в XVII в. в состав Русского государства на правах именно автономии вошла Украина; на протяжении всего этого века определенные особенности сохранялись в управлении Сибирью, Поволжьем и даже Новгородской землей, Смоленском и Казанью. Причем, что особенно важно, эти особенности управления были лишь отражением сохранявшихся особенностей статуса населения этих территорий и, соответственно, особенностей их отношений с властью. Это конечно были не уделы, но безусловно признаки автономизации и даже федерализма здесь налицо. К этому надо добавить, что и позднее, уже в начале XVIII в. особый статус получили присоединенные к России Прибалтийские земли. Начатая Петром I и фактически завершенная Екатериной II губернская реформа созданию унитарного государства, однако особый статус отдельных территорий сохранялся, что стало особенно явным в XIX в. после того, как Александр I дал конституции Польше и Финляндии.
Временной промежуток в 170 лет, совпадающий с процессом становления Московского государства, по мысли историка, таким образом, это, если исходить из той же системы координат, по сути переходный этап от средневековья к Новому времени. Сразу же неизбежно возникает несколько вопросов. Во-первых, значит ли это, что средневековой так сказать "в чистом виде" можно считать только домосковскую Русь? Во-вторых, не слишком ли протяженным, затянутым оказывается переходный период?
Появившаяся у российских историков с конца 1980-х гг. возможность отказаться от использования этой схемы, на первый взгляд, освободила нас от сковывающих движение пут и предоставила право или выбрать между любым из существующих методологических подходов, или выработать свой собственный, либо вовсе не задумываться о том, как называется изучаемый нами период истории. Однако, как нередко бывает не только в науке, со временем свобода выбора стала ощущаться как новое бремя. Многие историки оказались дезориентированы во Времени Русской истории, а некоторые стали испытывать даже своего рода ностальгию по тем временам, когда можно было без излишних колебаний пользоваться уже готовым решением.
Еще большую сумятицу внесли попытки заменить формационный подход "цивилизационным". Уже скоро выяснилось, что, в отличие от формационного, основанного на чеканных определениях его основных понятий, цивилизационный подход далеко не так однозначен, и трудности начинаются уже на стадии выяснения того, что такое цивилизация, ибо в науке сосуществует немалое число различных трактовок этого понятия. Причем остановить свой выбор на той или другой чисто механически невозможно, ибо каждая из них сопряжена с целым шлейфом подчас совершенно непривычных понятий, которые в совокупности должны создать у историка иное видение исторического процесса, целей и задач исторического познания, иное представление о собственных возможностях как исследователя.* По существу это означает необходимость переучиваться, причем делать это самостоятельно, постоянно оказываясь перед проблемой выбора. Между тем, как показывает опыт последних лет, к свободе выбора (и опять же не только в науке) приходится долго и мучительно привыкать, причем по мере привыкания приходит понимание того, что выбор означает еще и значительно большую, чем прежде, ответственность.