Занимавший видные государственные посты при царе Алексее Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин (ок. 1605–1680) прославился не только своими успехами на дипломатическом поприще, но и смелыми по тому времени реформаторскими проектами. Знакомый с достижениями западной общественной мысли политик полагал, что многое в России можно исправить «с примеру сторонних чужих земель». Будучи псковским воеводой (главой администрации), Ордин-Нащокин попытался ввести элементы самоуправления по европейскому образцу. В составленных воеводой «Статьях о градском управлении» предусматривалась передача некоторых судебных и административных функций выборным представителям горожан.
Почти революционным в то время был отказ царского чиновника от надзора за некоторыми сборами, которыми пополнялась государственная казна. Впоследствии Петр I, не хуже Ордин-Нащокина знакомый с европейской практикой налогообложения и фискальной системой, использовал сходную концепцию при проведении городской реформы. Но для Петра элементы самоуправления горожан и их коллективной ответственности за своевременные выплаты в казну были в основном фискальным средством (от лат. «fiscus» — «государственная казна»); Нащокин же, не забывая о финансовых нуждах государства, смотрел на проблему несколько шире.
Будучи сторонником протекционистских (покровительственных) мер развитию ремесел и торговли, Ордин-Нащокин считал необходимым развязать частную инициативу, создать условия для народнохозяйственного процветания. Этой цели были подчинены многие действия первого отечественного политэконома (так отзывался о Нащокине Ключевский); экономические воззрения европейски образованного вельможи отразились в составленном в 1667 г. Новоторговом уставе.
Несмотря на то, что царь Алексей благоволил Ордин-Нащокину, тому не удалось осуществить многих замыслов (иные из них, как, например, идея замены дворянского ополчения постоянным войском, набираемым из «даточных людей», предвосхищали петровские преобразования). В 1671 г. дипломат, отличавшийся редкой для политического деятеля совестливостью, отказался, вопреки требованию царя, нарушить слово, данное во время переговоров с Польшей. На следующий год А. Л. Ордин-Нащокин постригся в монахи.
Большие, хотя тоже не безграничные, возможности осуществить свои планы были у другого реформатора-западника, у князя Василия Васильевича Голицына (1643–1714), ставшего в годы регентства царевны Софьи (1682–1689) фактическим правителем государства. Годы Софьиного правления отнюдь не были временем торжества «боярской реакции», как утверждалось в некоторых книгах, изданных в советское время. Голицыну удалось сделать немногое, но для оценки той перспективы, которую стремился открыть перед Россией фаворит царевны, следует учитывать не только свершения, но и замыслы, планы, идеи.
В 1682–1689 гг. не только наметились серьезные внешнеполитические успехи (Нерчинский договор с Китаем о территориальном размежевании, «вечный мир» с Польшей), не только решались (не слишком удачно) проблемы южных рубежей России, но и были начаты некоторые преобразования во внутренней жизни. В. В. Голицын занимал несколько двусмысленное положение фаворита Софьи, правившей от имени царей Ивана и Петра; видимо, поэтому он не мог помышлять о серьезных переменах в социальном и государственном строе и должен был ограничиться немногими, но весьма знаменательными нововведениями (в основном в сфере быта и образования).
При покровительстве князя открылась в Москве Славяно-греко-латинская академия; были изданы указы, регулировавшие городской быт и придававшие ему более цивилизованные формы. Были смягчены законы (чрезвычайно суровые в Московском государстве), допущена определенность веротерпимости (Голицын был сторонником полной свободы исповеданий, но оказался не в состоянии осуществить свои представления овзаимоотношениях религий). Отмена смертной казни за «возмутительные» слова, конечно, не была еще гарантией свободы слова, но достаточно ясно намечала тот стиль отношений власти с подданными, который казался правильным князю Василию Васильевичу.
Осуществлению многих проектов Голицына препятствовали и внешние дела (князь немало сил отдавал дипломатической деятельности и возглавлял безрезультатные Крымские походы 1687 и 1689 гг.), и острая борьба между сторонниками более быстрого сближения с Западом (к которым принадлежали и сам Голицын, и ученик умершего в 1680 г. Симеона Полоцкого Сильвестр Медведев) и приверженцами ориентации на отечественную «старину» или православный греческий Восток (среди последних выделялись патриарх Иоаким и прибывшие в Москву для организации богословской академии ученые греки братья Лихуды).
Программа преобразований, намечавшихся Голицыным, была изложена им в беседе с польским посланцем Невиллем в 1689 г., незадолго до государственного переворота, приведшего к власти юного Петра. Свидетельства Невилля, подкрепленные собственными признаниями князя Василия Васильевича и сведениями из иных источников, позволяют сопоставить голицынскую концепцию реформ с петровской.
Карлу дивились как правителю и полководцу, а как человека его любили: простота и веселость его характера, кротость, приветливость его, верность друзьям приобретали ему всеобщее расположение. При всех своих занятиях важными государственными делами он находил время заботиться и о хозяйстве в своем дворце, в своих имениях; точно так же великие правительственные дела и походы не заглушали в нем личных привязанностей. Он нежно любил своих дочерей, неизменно сохранял горячее дружеское чувство к Алкуину, Ангильберту, Теодульфу, Эйнгарду и вообще к своим личным друзьям. Все добрые и хорошие чувства жили в его душе; и куда ни являлся он, повсюду был на своем месте, его личность производила импонирующее впечатление. На войне, на охоте за кабанами, медведями, оленями, зубрами в немецких лесах, на беседах со своими учеными друзьями о латинской науке или немецких героических песнях, на суде при разборе запутанных юридических вопросов, в домашней жизни, среди своего семейства и близких друзей он везде и всегда был образцом простоты и скромности в одежде, пище и питье, был мастером своего дела, внушал к себе уважение своими качествами, был предметом удивления и любви. С невозмутимой рассудительностью неутомимый ум Карла занимался всеми делами жизни; из этой рассудительности происходила его сдержанность, умеренность, смягчавшая его энергию, его франкскую склонность к насилию и хитрости. Карл Великий возвышался над обыкновенными завоевателями тем, что уважал права и законы покоренных народов, принимал мудрые меры для управления ими, старался изгладить следы войны хорошими учреждениями, умел не только поражать и завоевывать, но и править покоренными, исцелять их раны. Своею кротостью при своей великой энергии он неодолимо привлекал к себе сердца. По словам одного из летописцев, он всегда был так любезен и кроток, что печальный человек, пришедши к нему, чувствовал свое горе облегченным, благодаря его взгляду, нескольким словам его, и уходил с радостью в душе. Великий император был одним из тех людей, на лице которых выражается спокойствие и ясность души, которые одним взглядом своим без слов привлекают к себе, ободряют, утешают человека. Историк Гизебрехт кончает свой рассказ о великом франкском императоре прекрасными словами, которыми закончим и мы наш рассказ о нем.