ответ: славе: к известности я отношусь, как штирлиц: надел чужой мундир, играю с вами в то, что творчеством занимаюсь, смыслы произвожу, и думаю: лишь бы не раскусили.
о фальши: я не люблю современный подход к театру как к кафедре, где сеется разумное, доброе, вечное. и как к месту, где много фальшивого не только в существовании, но и в оценке ценностей, в подаче этих ценностей, в системе координат, которые пропагандируются. то есть театр — как место, где не автор царит и выражает свою индивидуальность, неповторимость своего мышления, а место, где люди пытаются подстелиться под массовый или относительно массовый вкус.
о смысле: театр — это не кафедра, это игра, здесь нет норм. и злость тех людей, которые меня обвиняют в отсутствии профессионализма, как раз основана на вере в необходимость правил: а где у вас содержание, а где смыслы? я могу ответить: успокойтесь, их нет. пустота. зияющая дыра вместо смыслов. < > я уверен, что содержание не закладывается в самом произведении искусства, в нем есть механизмы порождения смыслов, а сами смыслы возникают в головах у зрителей.
о зрителях: я в принципе люблю зрителя: для меня это часть театра. мне интересно даже его сопротивление. более того, оно зачастую даже интереснее приятия: чем сильнее спарринг-партнер, тем лучше. убедить изначально недоверчивый зал, заставить его жить происходящим на сцене – это всегда победа.
о восприятии: вы заходите на эскалатор, если он стоит, то тело начинает жить так же, как будто это движущийся эскалатор. психика не может приспособиться и не может приспособиться – сбивается восприятие. зритель, который регулярно ходит в театр, у него накатанное восприятие. < > зачастую цель всяких актуализаций и преобразования классики – просто обновить, сбить восприятие классического текста и заставить людей работать мозгом.
о троллинге: я, например, воспринял спектакль кшиштофа варликовского «(а)поллония» как дико антисемитский. меня потом долго убеждали, что это не что иное, как провокация, потому что режиссер спектакля – еврей, гей, абсолютно свободный человек мира. осознание этого расширило мои границы понимания театра. ведь и моя в том, чтобы человека, пришедшего в зал, как-то задеть, зацепить, поцарапать. я замаялся объяснять, что «идеальный муж» – тоже троллинг. его примитивность намеренная, она должна раздражать эстета и интеллектуала. так тебе и надо, эстет, раздражайся.
об иллюзиях: я человек, у которого строго разграничены моральные понятия — я достаточно хорошо знаю, что хорошо, а что плохо в жизни. именно поэтому я не боюсь путешествий в темные глубины человеческой души и нашей жизни, потому что понимаю, что они меня не замажут, не исказят моего понимания добра и зла. а вот люди, которые настоятельно требуют света в конце туннеля, явно испытывают неуверенность в присутствии этого света в себе и боятся, что тьма их поглотит.
о цензуре: возможно ли запрещать в искусстве? конечно же, нет. я, например, считаю, я давно формулирую мысль о том, что творчество – это тоже храм. вот есть религиозные храмы < > . есть храмы иного свойства: это театры, это книги, это книжные магазины, это концертные залы. это та территория, где богом является творческая свобода, индивидуальность как важнейшая ценность цивилизации
Однією з важливих проблем драми Г. Ібсена "Ляльковий дім" є проблема багатства і бідності. Але ця проблема є важливою лише в ключі іншої, не менш важливої і значущої. Багатство — це, в першу чергу, влада, яка надає особистості більше можливостей реалізуватися у житті. Від того, якими моральними принципами послуговується особистість, залежать її вчинки, ставлення до людей. Проте не можна сказати, що бідна людина позбавлена можливості бути особистістю та реалізовувати свої потреби та природні нахили. Ф. Шпільгаген писав: "В мені живе любов до свободи і непохитна рішучість не дати нікому себе поневолити; ніколи не схилити своєї голови, коли проти цього протестує моя совість; жити так, як сам життя я розумію, і йти лише тим шляхом, що я його собі обрав, хоч яким би він складним був, не даючи нікому жодним підлещуванням, жодними погрозами звести себе з цього шляху". Ті самі принципи сповідувала головна героїня драми "Ляльковий дім" Нора. Чому п'єса має назву "Ляльковий дім"? Для з'ясування цього питання не зайвим було б ще раз нагадати, хто така людина і що таке лялька. Отже, людина — це "суспільна істота, що має свідомість, володіє членороздільною мовою, виробляє і використовує знаряддя праці; особистість як втілення високих інтелектуальних і моральних властивостей". Лялька — "дитяча іграшка у подобі людини; макет фігури якоїсь істоти, зроблений з будь-якого матеріалу; безвольна людина або людина, якою розважаються". Нора називає себе постійно лялькою, хоча їй хочеться бути завжди людиною. У її житті було два чоловіки, яких вона любила і, навіть, боготворила — батько і чоловік. У скрутну хвилину життя перед
Однією з важливих проблем драми Г. Ібсена "Ляльковий дім" є проблема багатства і бідності. Але ця проблема є важливою лише в ключі іншої, не менш важливої і значущої. Багатство — це, в першу чергу, влада, яка надає особистості більше можливостей реалізуватися у житті. Від того, якими моральними принципами послуговується особистість, залежать її вчинки, ставлення до людей. Проте не можна сказати, що бідна людина позбавлена можливості бути особистістю та реалізовувати свої потреби та природні нахили. Ф. Шпільгаген писав: "В мені живе любов до свободи і непохитна рішучість не дати нікому себе поневолити; ніколи не схилити своєї голови, коли проти цього протестує моя совість; жити так, як сам життя я розумію, і йти лише тим шляхом, що я його собі обрав, хоч яким би він складним був, не даючи нікому жодним підлещуванням, жодними погрозами звести себе з цього шляху". Ті самі принципи сповідувала головна героїня драми "Ляльковий дім" Нора. Чому п'єса має назву "Ляльковий дім"? Для з'ясування цього питання не зайвим було б ще раз нагадати, хто така людина і що таке лялька. Отже, людина — це "суспільна істота, що має свідомість, володіє членороздільною мовою, виробляє і використовує знаряддя праці; особистість як втілення високих інтелектуальних і моральних властивостей". Лялька — "дитяча іграшка у подобі людини; макет фігури якоїсь істоти, зроблений з будь-якого матеріалу; безвольна людина або людина, якою розважаються". Нора називає себе постійно лялькою, хоча їй хочеться бути завжди людиною. У її житті було два чоловіки, яких вона любила і, навіть, боготворила — батько і чоловік. У скрутну хвилину життя перед
ответ: славе: к известности я отношусь, как штирлиц: надел чужой мундир, играю с вами в то, что творчеством занимаюсь, смыслы произвожу, и думаю: лишь бы не раскусили.
о фальши: я не люблю современный подход к театру как к кафедре, где сеется разумное, доброе, вечное. и как к месту, где много фальшивого не только в существовании, но и в оценке ценностей, в подаче этих ценностей, в системе координат, которые пропагандируются. то есть театр — как место, где не автор царит и выражает свою индивидуальность, неповторимость своего мышления, а место, где люди пытаются подстелиться под массовый или относительно массовый вкус.
о смысле: театр — это не кафедра, это игра, здесь нет норм. и злость тех людей, которые меня обвиняют в отсутствии профессионализма, как раз основана на вере в необходимость правил: а где у вас содержание, а где смыслы? я могу ответить: успокойтесь, их нет. пустота. зияющая дыра вместо смыслов. < > я уверен, что содержание не закладывается в самом произведении искусства, в нем есть механизмы порождения смыслов, а сами смыслы возникают в головах у зрителей.
о зрителях: я в принципе люблю зрителя: для меня это часть театра. мне интересно даже его сопротивление. более того, оно зачастую даже интереснее приятия: чем сильнее спарринг-партнер, тем лучше. убедить изначально недоверчивый зал, заставить его жить происходящим на сцене – это всегда победа.
о восприятии: вы заходите на эскалатор, если он стоит, то тело начинает жить так же, как будто это движущийся эскалатор. психика не может приспособиться и не может приспособиться – сбивается восприятие. зритель, который регулярно ходит в театр, у него накатанное восприятие. < > зачастую цель всяких актуализаций и преобразования классики – просто обновить, сбить восприятие классического текста и заставить людей работать мозгом.
о троллинге: я, например, воспринял спектакль кшиштофа варликовского «(а)поллония» как дико антисемитский. меня потом долго убеждали, что это не что иное, как провокация, потому что режиссер спектакля – еврей, гей, абсолютно свободный человек мира. осознание этого расширило мои границы понимания театра. ведь и моя в том, чтобы человека, пришедшего в зал, как-то задеть, зацепить, поцарапать. я замаялся объяснять, что «идеальный муж» – тоже троллинг. его примитивность намеренная, она должна раздражать эстета и интеллектуала. так тебе и надо, эстет, раздражайся.
об иллюзиях: я человек, у которого строго разграничены моральные понятия — я достаточно хорошо знаю, что хорошо, а что плохо в жизни. именно поэтому я не боюсь путешествий в темные глубины человеческой души и нашей жизни, потому что понимаю, что они меня не замажут, не исказят моего понимания добра и зла. а вот люди, которые настоятельно требуют света в конце туннеля, явно испытывают неуверенность в присутствии этого света в себе и боятся, что тьма их поглотит.
о цензуре: возможно ли запрещать в искусстве? конечно же, нет. я, например, считаю, я давно формулирую мысль о том, что творчество – это тоже храм. вот есть религиозные храмы < > . есть храмы иного свойства: это театры, это книги, это книжные магазины, это концертные залы. это та территория, где богом является творческая свобода, индивидуальность как важнейшая ценность цивилизации
объяснение: