Поскольку произведение считается образцом народной драмы в духе Шекспира... Как и Шекспир, Пушкин смешивает стихотворную и прозаическую речь. Внутри стихотворной речи рифмованный стих соседствует с белым стихом. Стихотворные размеры меняются со смелостью дозволенной только гению. И всякий раз язык героя (и размер стиха) именно тот, которым может говорить только этот персонаж. Русская народная речь, отражающая "лукавую насмешливость ума" присущую русскому народному складу, в трагедии представлена очень широко. Но русской речью в форме народной прибаутки может заговорить только Варлаам, а русская речь в форме народного плача может раскрыть душевную боль Ксении - "в невестах уж печальней вдовицы".
Размеренным белым стихом разговаривают в палатах царя Бориса и в боярских домах. Рифмованная, более легкая речь - в Кракове и Самборе. Величавая чеканка речи царя Бориса выдержана от первого его слова до последнего ("Я готов").
Действующие лица в "польских" сценах изъясняются особенно изысканно. Изменяется в зависимости от окружения и речь Самозванца: в сценах, где он становится царевичем Димитрием, она более легкая, изысканная, чем была у Гришки Отрепьева. А в монологе патера Черниковского ( "Все тебе снятый Игнатий...") слышны интонации польской речи.
Народ изъясняется почти всегда прозой. Даже стихотворная форма первых народных сцен краткостью и разорванностью реплик, частотой восклицаний создает впечатление разговорной речи.
Двое усталых людей спустились по каменной россыпи к небольшой речке. «Их лица выражали терпеливую покорность — след долгих лишений», а плечи оттягивали тяжёлые тюки, связанные ремнями. Первый человек уже перешёл реку, когда второй споткнулся на скользком валуне и подвернул ногу. Он окликнул своего спутника Билла, но тот даже не оглянулся. Вскоре Билл скрылся за невысоким холмом, и человек остался один.Эти двое, намыв по тяжёлому мешочку золотого песка, направлялись к озеру Титчинничили, что в переводе с местного языка означало «Страна Больших Палок». Из озера вытекал ручей и впадал в реку Диз. Там у спутников был тайник с едой и патронами. С собой же человек нёс незаряженное ружьё, нож, пару одеял и мешочек с золотом.Морщась от боли, он торопливо взобрался на холм, но не обнаружил никаких следов Билла. Он спустился вниз и побрёл по заболоченной равнине к «Стране Больших Палок», собирая по дороге кусочки сухого мха для костра и безвкусные, водянистые болотные ягоды. Вечером он разложил костёр и разделил 67 спичек на три части, которые рассовал по своим лохмотьям. Обувь его совсем развалилась, а нога распухла. Пришлось разрезать на полосы одно одеяло и обернуть ими сбитые в кровь ступни.По этой равнине человек шёл несколько дней. Вокруг кишела дичь, но патронов у него не было, и он питался ягодами, корнями растений и небольшими рыбками-пескариками, которых он ловил руками и съедал сырыми. Дня через три тучи заволокли небо, пошёл снег. Человек больше не мог ориентироваться по солнцу и заблудился. Он очень ослаб, а муки голода, терзавшие его несколько дней, притупились. Теперь он ел потому, что должен был есть. Дичи вокруг становилось всё больше. Вскоре появились и волки.Человек упорно брёл в окутавшем равнину густом тумане, «бессознательно, как автомат». Часто он терял сознание, «странные мысли и нелепые представления точили его мозг, как черви». В себя человека приводили муки голода, которые теперь стали ещё острее. Однажды, придя в себя, он увидел перед собой медведя. Человек хотел убить его ножом, но испугался. Он не боялся смерти, но не хотел быть съеденным. Вскоре он набрёл на кости, оставшиеся от волчьей добычи. Они немного поддержали его жизнь.«Наступили страшные дни дождей и снега». Он больше не боролся, «как борются люди» и не страдал, но «сама жизнь в нём не хотела гибнуть и гнала его вперёд». Его мозг наполняли «странные видения, радужные сны». От своего золота он давно избавился — половину спрятал, остальное высыпал на землю. Плотно набитый мешочек был слишком тяжёл для него.Однажды он очнулся на берегу реки. Его грело солнце, а перед глазами простиралось «блистающее море» и корабль на его глади. Он решил, что это — очередное видение, но вдруг услышал за спиной «какое-то сопение — не то вздох, не то кашель». Повернувшись, человек увидел волка. Животное было больно. Тогда человек понял, что корабль — не мираж. Заблудившись, он вышел не к «Стране Больших Палок», а к Ледовитому океану.Собрав оставшиеся силы, он двинулся в сторону океана, а волк пошёл следом. Хищник хотел съесть человека, но у него не было сил его убить. Теперь человек был в сознании, но силы быстро покидали его, а волк подбирался всё ближе. По пути он заметил обглоданные человеческие кости — останки Билла, среди которых лежал мешочек золота. Человек его не взял.Он двигался всё медленней, и вскоре смог только ползти. Волк не отставал, и человеку пришлось его убить. Нож он потерял, и задушил животное, навалившись на него всем телом. Напившись волчьей крови, он уснул.Члены научной экспедиции, ехавшие на китобойном судне «Бедфорд», увидели на берегу странное существо, которое оказалось смертельно измождённым человеком. Они подобрали его, и через месяц он «уже сидел за столом <…> в кают-компании корабля». Некоторое время человек был помешан на еде, и набивал ею свою каюту, но это прежде чем „Бедфорд“ стал на якорь в гавани Сан-Франциско»
Как и Шекспир, Пушкин смешивает стихотворную и прозаическую речь. Внутри стихотворной речи рифмованный стих соседствует с белым стихом. Стихотворные размеры меняются со смелостью дозволенной только гению. И всякий раз язык героя (и размер стиха) именно тот, которым может говорить только этот персонаж. Русская народная речь, отражающая "лукавую насмешливость ума" присущую русскому народному складу, в трагедии представлена очень широко. Но русской речью в форме народной прибаутки может заговорить только Варлаам, а русская речь в форме народного плача может раскрыть душевную боль Ксении - "в невестах уж печальней вдовицы".
Размеренным белым стихом разговаривают в палатах царя Бориса и в боярских домах. Рифмованная, более легкая речь - в Кракове и Самборе. Величавая чеканка речи царя Бориса выдержана от первого его слова до последнего ("Я готов").
Действующие лица в "польских" сценах изъясняются особенно изысканно. Изменяется в зависимости от окружения и речь Самозванца: в сценах, где он становится царевичем Димитрием, она более легкая, изысканная, чем была у Гришки Отрепьева. А в монологе патера Черниковского ( "Все тебе снятый Игнатий...") слышны интонации польской речи.
Народ изъясняется почти всегда прозой. Даже стихотворная форма первых народных сцен краткостью и разорванностью реплик, частотой восклицаний создает впечатление разговорной речи.