Это — историческая поэма в народном стиле. Я считаю, что купец Калашников - настоящий герой.
Это становится очевидным, если вспомнить нравы в эпоху Ивана Грозного, во время правления которого разворачивается действие поэмы (царь там выведен в качестве персонажа). Опричники пользовались громадными привилегиями. Они были в фаворе у царя. А купец... что купец? Купцов много. Их статус был не особо высок - повыше крестьянина, конечно, но даже самый богатый купец был по статусу гораздо ниже дворянина. А опричники как правило были знатными дворянами.
А женщины тогда и вовсе голоса не имели. Сразу становится понятно, что купец очень любил жену: ведь в подобном случае могли саму женщину и обвинить в произошедшем. Это сейчас, если кто-то к женщине пристает на улице с неприличными предложениями, это просто противно, а на хулигана можно в полицию. А вот в те времена это был страшный позор - тем более у той сцены было множество свидетелей. Калашников просто не мог оставить все как есть - "общественное мнение" не позволило бы. Такие обиды в те времена смывались кровью. И купец выходит на бой с сильным противником, который при этом еще и значительно выше его по статусу, и убивает его. Купец не говорит о причине убийства честь своей жены. Он делает это, прекрасно зная о том, что скорее всего царь его казнит. Калашников жертвует жизнью во имя чести, поэтому я считаю его героем.
Чего я опасался, то и случилось, Швабрин, услыша предложение Пугачева, вышел из себя.
— Государь! — закричал он в исступлении. — Я виноват, я вам солгал; но и Гринев вас обманывает. Эта девушка не племянница здешнего попа: она дочь Ивана Миронова, который казнен при взятии здешней крепости.
Пугачев устремил на меня огненные свои глаза.
— Это что еще? — спросил он меня с недоумением.
— Швабрин сказал тебе правду, — отвечал я с твердостию.
— Ты мне этого не сказал, — заметил Пугачев, у коего лицо омрачилось.
— Сам ты рассуди, — отвечал я ему, — можно ли было при твоих людях объявить, что дочь Миронова жива. Да они бы ее загрызли. Ничто ее бы не
— И то правда, — сказал, смеясь, Пугачев. — Мои пьяницы не пощадили бы бедную девушку. Хорошо сделала кумушка-попадья, что обманула их.
— Слушай, — продолжал я, видя его доброе расположение. — Как тебя назвать не знаю, да и знать не хочу... Но бог видит, что жизнию моей рад бы я заплатить тебе за то, что ты для меня сделал. Только не требуй того, что противно чести моей и христианской совести. Ты мой благодетель. Доверши как начал: отпусти меня с бедной сиротою, куда нам бог путь укажет. А мы, где бы ты ни был и что бы с тобою ни случилось, каждый день будем бога молить о грешной твоей души...
Казалось, суровая душа Пугачева была тронута. «Ин быть по-твоему! — сказал он. — Казнить так казнить, жаловать так жаловать: таков мой обычай. Возьми себе свою красавицу; вези ее куда хочешь, и дай вам бог любовь да совет!»
Тут он оборотился к Швабрину и велел выдать мне пропуск во все заставы и крепости, подвластные ему. Швабрин, совсем уничтоженный, стоял как остолбенелый. Пугачев отправился осматривать крепость. Швабрин его сопровождал; а я остался под предлогом приготовлений к отъезду.