«Мертвые души» — глава первая:Чичиков въезжает на рессорной бричке, на дороге франт в белых канифасовых панталонах, весьма узких и коротких, манишка застегнута тульскою булавкой с бронзовым пистолетом. На половом в трактире длинный демикотоновый сюртук, он встряхивает волосами. В лавочке внизу продают хомуты, веревки и баранки.«Мертвые души» имеют вещевой инвентарь, они написаны не столько словами, сколько этими самыми канифасовыми брюками, хомутами и баранками. Вещевой материал уездной, торговой эпохи закупился автором на корню.И так как я цитирую о брюках, то еще один пример. В одном недавнем фильме комсомолец просыпается, начинает туалет: из-под матраца вынимает брюки безукоризненно в складку — ради соблюдения складки они там лежали, меж досками и матрацем. Отличная черта, эффектная характеристика наивного молодого щегольства.А много ли таких черт в современной литературе?Специфичность быта, специфичность эпохи обойдены литературой; это кинорежиссеры «снимают деталь», выламывают ее из живого быта; беллетристы предпочитают списывать с Потапенки или Боборыкина.У нас писатели умеют наводить архаический грим даже на коммунистов; но когда они дают дебют персонажам не столь заметной общественной новизны, когда выпускаются на площадку романа интеллигенты, буржуа, мещане, тогда моль, торжественная и жирная как гипербола, скачет и веселится, а партер удушается запахом разложившихся тканей.Общественность, гигиена и эстетика все вместе требуют — перетряхнуть литературный гардероб, нужна баба Горпына, чтоб предать повешенью под чистым воздухом старые штаны Довгочхуна.
«Мертвые души» — глава первая:Чичиков въезжает на рессорной бричке, на дороге франт в белых канифасовых панталонах, весьма узких и коротких, манишка застегнута тульскою булавкой с бронзовым пистолетом. На половом в трактире длинный демикотоновый сюртук, он встряхивает волосами. В лавочке внизу продают хомуты, веревки и баранки.«Мертвые души» имеют вещевой инвентарь, они написаны не столько словами, сколько этими самыми канифасовыми брюками, хомутами и баранками. Вещевой материал уездной, торговой эпохи закупился автором на корню.И так как я цитирую о брюках, то еще один пример. В одном недавнем фильме комсомолец просыпается, начинает туалет: из-под матраца вынимает брюки безукоризненно в складку — ради соблюдения складки они там лежали, меж досками и матрацем. Отличная черта, эффектная характеристика наивного молодого щегольства.А много ли таких черт в современной литературе?Специфичность быта, специфичность эпохи обойдены литературой; это кинорежиссеры «снимают деталь», выламывают ее из живого быта; беллетристы предпочитают списывать с Потапенки или Боборыкина.У нас писатели умеют наводить архаический грим даже на коммунистов; но когда они дают дебют персонажам не столь заметной общественной новизны, когда выпускаются на площадку романа интеллигенты, буржуа, мещане, тогда моль, торжественная и жирная как гипербола, скачет и веселится, а партер удушается запахом разложившихся тканей.Общественность, гигиена и эстетика все вместе требуют — перетряхнуть литературный гардероб, нужна баба Горпына, чтоб предать повешенью под чистым воздухом старые штаны Довгочхуна.
