Что составляет основу, саму сущность жизни людей? думаю, коренные ценности человеческого бытия и быта в трагические моменты , в дни мира и трудов люди опираются на нравственные ценности, которые выработаны человечеством. они живы идеей сохранения мира и жизни на земле. они благоденствием и процветанием своего государства и своей малой родины, в рамках которых протекает их жизнь. они оберегают пространство личной жизни – дом, семью, детей. не чужды им простые человеческие радости: проявления любви, дружбы, любование красотой природы и человеческих отношений. независимо от времени и среды проживания люди едины в своём стремлении к счастью, порою по-разному понимая суть этого важнейшего человеческого состояния. важно отметить и то, что человек всегда стремился определить своё место в жизни, понять своё предназначение. размышляя над тем, чем живы другие, он всегда стремился к осознанию того, чем жив он сам, удовлетворяет ли его собственная судьба, не сузил ли он рамки своей жизни до уровня быта, оставив другим право решать вечные вопросы бытия. такие вопросы требуют от человека великого труда ума, души, честности перед собою. и тогда жизнь человека наполняется не только трудом ради ежедневного выживания, но и духовной работой, обеспечивающей развитие личности человека и, следовательно, жизни в целом. пониманию сути человеческой жизни, проникновению в самые различные её проявления, безусловно, способствует – как мировая, так и наша родная – . размышляя над вопросами, чем наполнить свою жизнь, чему её посвятить, бьётся тревожная мысль евгения базарова – главного героя романа и.с. тургенева «отцы и дети». он анализирует различные варианты человеческой судьбы, уклады жизни. «напичкать день всякими занятиями, ахами да охами»… так, «что и опомниться некогда»? (базаров о жизни своей матери). вести «глухую жизнь, какую ведут здесь отцы»? жить легко, «провожать день за днем, не спеша и лишь изредка волнуясь», как анна сергеевна одинцова? посвятить свою жизнь борьбе за то, чтобы «у последнего мужика» была «славная, белая изба»? «ну, будет он жить в белой избе, а из меня лопух расти будет; ну, а дальше? » в сцене «под стогом сена» поставлены конечные вопросы бытия, неразрешимые по своей сути: что такое человек и что такое жизнь человека? зачем нужна жизнь, если она не вечна? где грань между будничным, сиюминутным и вечным? в чем смысл человеческой жизни, если он лишь песчинка, некая « точка» по сравнению с вечностью? как должен распорядиться своей жизнью человек? какой цели себя посвятить? л.н. толстой, великий знаток человеческой натуры, в романе «война и мир» тоже показывает разные уклады жизни. суть жизни одних людей (светское общество в салоне шерер) составляют карьера, богатство, корыстное политиканство, власть, жестокость. внешне мы видим в салоне изящество, ум, такт, высокие политические интересы. а внутренне это фальшивые люди, их разговоры и поведение лицемерны. например, князь василий, рассуждая на высокие политические темы, думает лишь об устройстве сына. скрывая корыстные намерения, он говорит, « как заведённыё часы», «как актёр говорит слова старой пьесы». этих людей он относит к партии « войны». им толстой противопоставляет «жизнь сердца» ростовых и «жизнь ума» болконских. всех болконских связывает глубокая работа мысли, высокий интеллект, склонность к умственной деятельности, глубина душевного мира, гордость, аристократизм. ростовы живут сердцем – любовью, дружбой. эти две семьи, когда придёт необходимость, проявят себя подлинными патриотами и будут защищать свою страну, свой дом, свой образ жизни. эти традиции наследуют турбины - герои романа м. булгакова «белая гвардия», воспитанные на книгах пушкина и толстого. их дом сотрясает «дикий, чёрный ветер» гражданской войны. и они готовы защищать город, дом, дворянские понятия о чести и долге. защищая дом, они отстаивают тот уклад жизни, который был завещан им родителями, те идеи гуманизма, на которых они были воспитаны классической . за окнами дома - холод, мрак, хаос, а в квартире старинные часы, играющие гавот, “лампа под зелёным абажуром”, уютные “кремовые шторы”, фамильный синий сервиз, кафельная печка, на которой члены семьи пишут друг другу шутливые послания. всё это создаёт ощущение тепла и надёжности. «бронзовая лампа под абажуром» символизирует частную жизнь и уют. в борьбе мирного света лампы с наступающей тьмой отражена борьба живой жизни с внезапной смертельной вьюгой, «бураном».
Як тiльки весна десь у житечку-пшеницi розминеться iз лiтом, у нас достигають суницi, достигають уночi, при зорях, i тому стають схожими на росу, що випала з зiрок.
Це теж, прихиляючи небо до землi, говорить моя мати, i тому я люблю ту пору, коли суничники засвiчують своє цвiтiння. Цвiтуть вони так, наче самi дивуються, як спромоглися на такий беззахисно-чистий цвiт. А згодом над ними по-дитячи нахиляють голiвки зволоженi туманом ягоди. I хоч невелика ця ягода, а весь лiс i всяк, хто ходить у ньому, пахне суницею. Я тепер лягаю i встаю, накупаний цими пахощами, —
лiто,
лiтечко!..
Я люблю, як ти розкриваєш свої вiї, прижурений житнiй цвiт, я люблю, як ти довiрливо дивишся на мене очима волошки i озиваєшся косою у лузi, перепiлкою в полi.
А як хочеться спати в тобi, у твоєму солодкому туманi, у твоїх зорях!..
Та вже знайома рука лягає на плече i знайомий голос нахиляється до твого сну:
— Вставай, Михайлику, вставай.
— Ма-мо, iще одну крапелиночку...
— Струси цю крапелиночку.
— Ой...
— Гляди, ще боки вiдiспиш. Тодi що будем робити? Рядно i тепло спадають iз тебе, ти увесь збираєшся у грудочку, неначе волоський горiх, вростаєш у тапчан. Та хiба це пособить?
— Вставай, вставай, дитино, — виважує мати зi сну. — Вже вiкна посивiли, вже прокидається сонце.
Сонце?.. А ти ще бачиш мiсяць, як його з лiсу виносять на рогах корови, що теж пропахли суницею.
На тебе, на твої пошматованi видiння знову падають слова, немов роса; ти встаєш, сурмонячись, позiхаючи, прикладаєш кулаки до очей, а у вухо, де ще причаївся сон, крiзь туман добирається сумовите кування. Вже не перший ранок печалиться зозуля, що от-от на сивому колосi жита загубить свiй голос, —
лiто,
лiтечко!
Воно тихо з полiв зайшло в село, постояло бiля кожного тину, городу та й взялося до свого дiлечка, щоб усе росло, родило. I все аж навшпиньки спинається, так хоче рости, так хоче родити!
Як зелено, як свiжо, як росяно за двома вiконцями нашої бiдарської хатини, яка займає рiвно пiвзасторонка старої перепалої клунi, що вночi спить, а вдень дрiмає...
Пiсля повернення тата був у нашiй родинi дуже невеселий день — розподiл дiдизни. Мов чужi, сидiли на ясенових лавах брати й братова, висвiчували одне одного пiдозрiливим оком. Правда, бiйки-сварки не було, але та сердечна злагода, що жила колись у дiдовiй оселi, далеко вiдiйшла вiд спадкоємцiв. Найбiльше показувала характер братова, хоча й мала на своєму господарствi п'ять десятин, i воли, i корову. Але й дiтей було у неї теж немало — аж четверо, i старшiй дочцi вже треба було готувати вiно.
Дiдова хата дiсталася дядьковi Iвану й дядинi Явдосi. Вони без вiдволоки того ж дня почали зривати з неї блакитнi вiд часу i неба снiпки, а саму хату — пилами розрiзали навпiл. Боляче й лячно було дивитися, як з-пiд залiзних зубiв, наче кров, бризнула стара тирса, як iз живої теплої оселi ставало руйновище — купа скалiченого дерева, як оте вiкно, бiля якого вiдпочивав дiдусь, вирвали з стiни й, наче покiйника, поклали на воза.
Дивіться також
Михайло Стельмах — Чотири бродиМихайло Стельмах — Казка про правду та кривдуМихайло Стельмах — Тільки хвилі, і небо блакитне...Ще 7 творів →Біографія Михайла Стельмаха
Прибитий горем, згадками, я забився у садок, упав на траву, заплакав, та вухо все одно чуло, як пили зловiсне шматували мою минувшину, як скрипучi вози вивозили з двору мої дорогi роки i спомини...
Дядько Якiв, заможнiший, узяв на звiз тiльки дiдову катрагу. А нам дiсталася вислоброва, полатана зеленим мохом клуня i дванадцять з половиною соток городу.
Коли ми знесли свої пожитки в клуню й поклали їх на тiк, мати схлипнула, а батько сказав, щоб вона сльозами не розмочила тiк, бо тодi не буде на чому молотити пашню.
В батькових сiрих очах стрепенулися посмутнiлi бiсики, в iншу ж пору вони в нього такi завзятi, що аж до танцю просяться.
