В статье проводится сравнительно-сопоставительный анализ рассказа К.Л. Хетагурова «Охота за турами» и его осетинских переводов. Автор статьи адекватность передачи переводчиками А. Тотиевым и М. Дзасоховым денотативного значения слов исходного текста, стиля Хетагурова в переводах. Отдельное внимание уделяется передаче образности языка оригинала. Художественное наследие основоположника осетинской литературы К.Л. Хетагурова привлекало и будет привлекать научных исследователей. Трудно назвать другого осетинского писателя, чье творчество так волновало бы литературоведов, лингвистов, этнографов и т.п. Объектом всестороннего изучения ученых становились и переводные произведения К.Л. Хетагурова. Но, к сожалению, исследования художественных переводов не выходили за рамки поэзии. Наше обращение к анализу переводов прозы Хетагурова объясняется недостаточной разработанностью данной проблемы в осетинском литературоведении.
Прозаические произведения К.Л. Хетагурова активно переводились на языки народов мира: японский, грузинский, кабардинский, карачаевский, абхазский и др. Известны переводы этнографического очерка «Особа» («Быт горных осетин») на японский [1], грузинский [2] языки, а также переводы самого известного рассказа К.Л. Хетагурова «Охота за турами» на грузинский [3; 4; 5; 6], эстонский [7], украинский [8], карачаевский [9].
Каждый из переводчиков по‑своему справился с переводом следующего предложения оригинала: «Ты, кажется, опять вспомнила свою бабушку – чего нос повесила?» Обоих переводчиков привел в тупик перевод на осетинский язык слова «бабушка». Так как автор рассказа не стал уточнять, с чьей стороны (отца или матери) приходилась она бабушкой Залине, Дзасохов конкретизирует – «фыды мад». В переводе Тотиева мы и вовсе не увидим «бабушку», он передает это слово иначе – «æфсин» («свекровь»). Встречающийся в этом предложении фразеологизм «нос повесить» (в значении «огорчиться») передан и Тотиевым, и Дзасоховым адекватно – «фындз æруадзын».
ответственно подошли Тотиев и Дзасохов к передаче на осетинский язык пословицы: «Бог не выдаст, медведь не съест» [26, 221]. Не найдя точного эквивалента данной паремии в переводящем языке, Дзасохов находит замену по смыслу – «Хуыцауы хорзæхæй хайджын куы уон, уæд мын ницы тас у» [21, 16]. Аналог этой поговорки в тексте А. Тотиева выглядит так: «Уастырджийы куы нæ фæнда, уæд мæныл фыдбылыз не ’рцæудзæн» [22, 60].
Оригинал: «Мышиная тропа была вообще опасна, а тем более для ночного путешествия. Она то змеей извивается в расщелинах скал, то крутыми ступенями подымается по отвесной стене, то ящерицей ползет в морщинах неприступного утеса, то легкой паутиной огибает бездонную пропасть, то совершенно исчезает в хаосе разрушенных скал и каменных осыпей» [26, 222]. Такая детализация в описании Мышиной тропы подчеркивает остроту описываемого момента.
А вот что мы видим в переводе этого отрывка у Дзасохова: «Сæууон хуры тынтæ Хъазыбеджы хохы цъуппыл æрттивгæ цæхæр фестадысты. Райсомы мигъæй хæхтæ разындысты. Дардæй Дайраны ком тар дардта» [21, 26]. Но если подчеркивать адекватную передачу денотативного содержания и коннотативной окрашенности отрывка в переводах, то, на наш взгляд, первый вариант намного ближе оригиналу. Тотиев старался перевести каждую деталь подлинника. Поэтому в его переводе отражены хетагуровские краски: «яркий румянец» – «сæнтсырх арт», «снежная вершина» – «мигъджын хохы цъупп» (адекв. «митджын цъупп»). У Дзасохова мы не увидим столь детального отражения образной системы оригинала. Куда‑то исчезли и «яркий румянец снежных вершин», и «снежные вершины Казбека». Но отсутствие отдельных элементов в перечисленных образах не искажает смысл всего отрывка. В следующем предложении – «Горы стали выползать из утреннего тумана» – автор использует олицетворение. Попытка адекватно перевести данное образное выражение лучше удалась Тотиеву – «Хæхтæ хæрдмæ бырæгау зындысты сæууон мигъы бынæй» (букв. «Горы, выползая наверх, виднелись из‑под утреннего тумана»). В переводе Тотиева обращает на себя внимание строгое следование оригиналу. Перевод олицетворения у Дзасохова выглядит так: «Райсомы мигъæй хæхтæ разындысты» (букв. «Из-за утреннего тумана показались горы»). По-разному звучит в осетинских текстах перевод названия горы Казбек: у Тотиева – «Сæнайы хох», у Дзасохова – «Хъазыбеджы хох».
Конечно, он никогда не блистал умом, но сегодня это было особенно заметно. Вася Рубаков сел на свой велосипед и отправился с друзьями в лес по грибы. Однако, проехав пару километров он вдруг осознал, что в его руках не было корзины под съестные припасы. Пришлось повернуть в сторону дома. Вася ехал быстро, так как очень боялся, что ребята соберут грибы, да уедут, и, чего доброго, ему грибов не оставят в лесу, а всё сами сметут. Ехал он, размышляя об это и как навернётся с велосипеда, да прямо лицом в грязь. Шина прохудилась, на камень наехавши. Теперь везёт наш Васька велосипед свой домой, сам весь в грязи измазанный. По деревни ногами переплетает, а ему каждый встречный дивится и смеётся на неряшливость его. Заплакал горько Рубаков, да быстрее домой побежал. Придя, в зеркало заглянул и сам рассмеялся - уж больно лицо его было измазано грязью, что только узкие глазёнки торчали. Потом ещё около недели все помнили его смешное личико и называли ваську "Грязнолицие глазёнки", но он не обижался и всё воспринимал с улыбкой.
Андрею Дубенскому — основателю города (скульптор В. Гирич, архитектор М. Меркулов, 1997)Виктору Астафьеву, (скульптор И. Линевич-Яворский, архитектор А. Демирханов, 2006), площадь СогласияВладимиру Ленину[334] (скульптор В. Пинчук, 1970), площадь РеволюцииВасилию Сурикову, (скульптор Л. Эйдлин, 1948), сквер им. В. СуриковаВасилию Сурикову, (скульптор Г. Лавров, 1948), Свердловская ул., у художественного училищаВасилию Сурикову, (скульптор И. Котов, 1960), проспект Мира, у Покровского кафедрального собораВасилию Сурикову, (скульптор Ю. Злотя), музей-усадьба В. И. СуриковаКомандору Резанову[335], скончавшемуся и похороненному в Красноярске (скульптор К. Зинич, 2007), площадь МираБойцам 31-го Сибирского стрелкового полка, (скульптор Г. Лавров, 1947), Краснодарская ул.\ пр-т МеталлурговВладимиру Маяковскому, площадь МаяковскогоВоинам-интернационалистам (скульптор Б. Мусат, архитектор С. Геращенко, 1994), недалеко от Троицкого собораАкадемику Киренскому, (скульпторы Н. Силис и В. Лемпорт, архитектор Л. Соколов, 1974), АкадемгородокСибирский кандальный путь (художник Ю. Ишханов, скульптор А. Демирханов), недалеко от Предмостной площадиАнтону Чехову, (скульптор Ю. Ишханов, архитектор А. Демирханов, 1995), Театральная площадь (нижний ярус)Ивану Ярыгину, (скульптор В. Усов, 2002), остров ОтдыхаАндрею Поздееву, (скульптор Ю. Злотя, архитектор М. Меркулов, 2000), проспект МираДетям войны, (архитектор А. Касаткин, скульптор К. Зинич, 2005), проспект Мира[336] (Владимирская площадь)Св. Луке (Войно-Ясенецкому), (скульптор Б. Мусат, 2002), проспект МираАлександру Матросову, (скульптор Матвеев, 2006), улица А. МатросоваНеизвестному солдату, площадь Победы возле Свято-Троицкого собора и Троицкого кладбищаАлександру Пушкину, Центральный паркМаксиму Горькому, Центральный паркФеликсу Дзержинскому[337], (скульптор Ю. Ишханов, архитектор В. Лопатин), улица Ф. ДзержинскогоПамятник Петру и Февронии Муромским[338]Памятник участникам польского восстания 1863 года, проспект имени газеты «Красноярский рабочий»Памятник рок-музыканту, основателю группы «Король и Шут» Михаилу Горшеневу, Центральный парк.
В статье проводится сравнительно-сопоставительный анализ рассказа К.Л. Хетагурова «Охота за турами» и его осетинских переводов. Автор статьи адекватность передачи переводчиками А. Тотиевым и М. Дзасоховым денотативного значения слов исходного текста, стиля Хетагурова в переводах. Отдельное внимание уделяется передаче образности языка оригинала. Художественное наследие основоположника осетинской литературы К.Л. Хетагурова привлекало и будет привлекать научных исследователей. Трудно назвать другого осетинского писателя, чье творчество так волновало бы литературоведов, лингвистов, этнографов и т.п. Объектом всестороннего изучения ученых становились и переводные произведения К.Л. Хетагурова. Но, к сожалению, исследования художественных переводов не выходили за рамки поэзии. Наше обращение к анализу переводов прозы Хетагурова объясняется недостаточной разработанностью данной проблемы в осетинском литературоведении.
Прозаические произведения К.Л. Хетагурова активно переводились на языки народов мира: японский, грузинский, кабардинский, карачаевский, абхазский и др. Известны переводы этнографического очерка «Особа» («Быт горных осетин») на японский [1], грузинский [2] языки, а также переводы самого известного рассказа К.Л. Хетагурова «Охота за турами» на грузинский [3; 4; 5; 6], эстонский [7], украинский [8], карачаевский [9].
Каждый из переводчиков по‑своему справился с переводом следующего предложения оригинала: «Ты, кажется, опять вспомнила свою бабушку – чего нос повесила?» Обоих переводчиков привел в тупик перевод на осетинский язык слова «бабушка». Так как автор рассказа не стал уточнять, с чьей стороны (отца или матери) приходилась она бабушкой Залине, Дзасохов конкретизирует – «фыды мад». В переводе Тотиева мы и вовсе не увидим «бабушку», он передает это слово иначе – «æфсин» («свекровь»). Встречающийся в этом предложении фразеологизм «нос повесить» (в значении «огорчиться») передан и Тотиевым, и Дзасоховым адекватно – «фындз æруадзын».
ответственно подошли Тотиев и Дзасохов к передаче на осетинский язык пословицы: «Бог не выдаст, медведь не съест» [26, 221]. Не найдя точного эквивалента данной паремии в переводящем языке, Дзасохов находит замену по смыслу – «Хуыцауы хорзæхæй хайджын куы уон, уæд мын ницы тас у» [21, 16]. Аналог этой поговорки в тексте А. Тотиева выглядит так: «Уастырджийы куы нæ фæнда, уæд мæныл фыдбылыз не ’рцæудзæн» [22, 60].
Оригинал: «Мышиная тропа была вообще опасна, а тем более для ночного путешествия. Она то змеей извивается в расщелинах скал, то крутыми ступенями подымается по отвесной стене, то ящерицей ползет в морщинах неприступного утеса, то легкой паутиной огибает бездонную пропасть, то совершенно исчезает в хаосе разрушенных скал и каменных осыпей» [26, 222]. Такая детализация в описании Мышиной тропы подчеркивает остроту описываемого момента.
А вот что мы видим в переводе этого отрывка у Дзасохова: «Сæууон хуры тынтæ Хъазыбеджы хохы цъуппыл æрттивгæ цæхæр фестадысты. Райсомы мигъæй хæхтæ разындысты. Дардæй Дайраны ком тар дардта» [21, 26]. Но если подчеркивать адекватную передачу денотативного содержания и коннотативной окрашенности отрывка в переводах, то, на наш взгляд, первый вариант намного ближе оригиналу. Тотиев старался перевести каждую деталь подлинника. Поэтому в его переводе отражены хетагуровские краски: «яркий румянец» – «сæнтсырх арт», «снежная вершина» – «мигъджын хохы цъупп» (адекв. «митджын цъупп»). У Дзасохова мы не увидим столь детального отражения образной системы оригинала. Куда‑то исчезли и «яркий румянец снежных вершин», и «снежные вершины Казбека». Но отсутствие отдельных элементов в перечисленных образах не искажает смысл всего отрывка. В следующем предложении – «Горы стали выползать из утреннего тумана» – автор использует олицетворение. Попытка адекватно перевести данное образное выражение лучше удалась Тотиеву – «Хæхтæ хæрдмæ бырæгау зындысты сæууон мигъы бынæй» (букв. «Горы, выползая наверх, виднелись из‑под утреннего тумана»). В переводе Тотиева обращает на себя внимание строгое следование оригиналу. Перевод олицетворения у Дзасохова выглядит так: «Райсомы мигъæй хæхтæ разындысты» (букв. «Из-за утреннего тумана показались горы»). По-разному звучит в осетинских текстах перевод названия горы Казбек: у Тотиева – «Сæнайы хох», у Дзасохова – «Хъазыбеджы хох».
Подробнее - на -