Опять дожди, опять туманы, И листопад, и голый лес, И потемневшие поляны, И низкий, серый свод небес. Опять осенняя погода! И, мягкой влажности полна, Мне сердце веселит она: Люблю я это время года.
Люблю я звонкий свист синицы, Скрып снегирей в моих кустах, И белые гусей станицы На изумрудных озимях. Люблю я, зонтиком прикрытый, В речном изгибе, под кустом, Сидеть от ветра под защитой, Согретый теплым зипуном — Сидеть и ждать с терпеньем страстным, Закинув удочки мои В зеленоватые струи, Вглубь Вори тихой и неясной. Глаз не спускаю с наплавка, Хоть он лежит без измененья; Но вдруг — чуть видное движенье, И вздрогнет сердце рыбака!
И вот он, окунь благородный, Прельстясь огромным червяком, Подплыл отважно и свободно, С разинутым, широким ртом И, проглотив насадку смело, Все поволок на дно реки… Здесь рыбаку настало дело, И я, движением руки, Проворно рыбу подсекаю, Влеку из глубины речной И на берег ее бросаю, Далеко за моей спиной.
Но окуни у нас не диво! Люблю ершей осенний клев: Берут они не вдруг, не живо, Но я без скуки ждать готов. Трясется наплавок… терпенье! Идут кружочки… пустяки! Пусть погрузит! Мне наслажденье Ерша тащить со дна реки: Весь растопыренный, сердитый, Упорно лезет из воды, Густою слизью ерш покрытый, Поднявши иглы для защиты, — Но нет от беды!
Теперь не то. Внезапной хвори Я жертвой стал. Что значим мы? Гляжу на берега я Вори В окно, как пленник из тюрьмы. и теплое ненастье, Сковал мороз поверхность вод, И грустно мне. Мое участье Уже Москва к себе зовет. Опять прости, уединенье! Бесплоден летний был досуг, И недоступно вдохновенье. Я не ропщу: я враг докук. Прощайте, горы и овраги, Воды и леса красота, Прощайте ж вы, мои «коряги», Мои «ершовые места!»
А. А. Блок всегда говорил, что теме Родины он посвящает все свое творчество. Образ России присутствует практически во всех его произведениях, от самых ранних, юношеских, до последних. Отечество для Блока — маяк, который освещает весь его творческий путь. Если проследить этот путь от начала до конца, то можно увидеть Россию во всем ее многообразии. Блок показывает нам и старую Русь, и революционную Россию, охватывая большой период истории. Он не оставил вниманием даже такое отделенное от нас веками событие, как Куликовская битва. У Блока существует цикл стихотворений “На поле Куликовом”, где в каждом слове чувствуется неизбывная любовь к Родине. “О, Русь моя! Жена моя!” — так обращается к ней поэт, то есть не только как к живому, но как к самому близкому существу на свете. “На поле Куликовом” — произведение, где Русь предстает в дыму и крови, истерзанной, но гордой. Совсем другой представляется нам страна в стихотворении “Русь”. Это таинственная, колдовская земля. Здесь обитают колдуны, ворожеи, черти и ведьмы. Это загадочно, дико, страшно, но в то же время прекрасно. Однако за сказочными картинами скрывается печальный образ нищей, убогой жизни. Он проглядывает лишь за отдельными словами: “под заревом горящих сел”, “утлое жилье”. А разгадка той тайны, о которой стихотворение, в том, что:
Живую душу укачала, Русь, на своих просторах ты, И вот — она не запятнала Первоначальной чистоты.
Для того чтобы постичь “живую душу”, нужно не просто наблюдать за нею, нужно разделить с русским народом его жизнь, его судьбу. В стихотворении “Россия” страна открывается еще с одной стороны. Этот образ будет близок каждому, кто хоть раз был в деревне, ехал по разбитой проселочной дороге. Поэт всего в нескольких строфах, но очень живо передал облик русской деревни с ее “расхлябанными колеями” и “серыми избами”. Такие картины остаются правдивыми и по сегодняшний день. Помимо любви к Родине здесь видна вера в ее силу и несокрушимость (“...не пропадешь, не сгинешь ты”). Образ России все время незаметно переплетается с женским образом. Для Блока Родина — женщина; она подобна “прекрасной незнакомке”, к которой поэт обращается в своих ранних стихах. Любовь к Родине и любовь к женщине для Блока — понятия неразделимые и одинаково значимые. Нередко Блока сравнивают с Лермонтовым, Некрасовым. Многие исследователи ищут параллели в их творчестве. Можно, конечно, найти немало сходства в форме стихов, но главное — их содержание. Любовь к Отчизне, почти обожествление ее — вот что объединяет Блока, поэта “серебряного века”, с его предшественниками. А. А. Блок жил в революционное время. Он чувствовал грозу, носившуюся в воздухе, наступление Октября. И он пишет:
Я верю: новый век взойдет Средь всех несчастных поколений.
Закономерным было возникновение поэмы “Двенадцать”. Блок размышлял в ней о дальнейшей судьбе России. Это произведение до сих пор трактуется неоднозначно. Даже сам автор, как известно, сомневался в правильности выбора образов. Блок — символист, его поэма наполнена символами. Она начинается сразу с резкого контраста: “Черный вечер. Белый снег”. Черный цвет — зло, буря, стихийность, непредсказуемость, белый — чистота, духовность, свет. В поэме встречается и красный цвет. Это не только цвет флагов и лозунгов, это — цвет крови. Старый мир уподобляется шелудивому псу. Его пытаются прогнать — он бредет следом, не отстает. Рваный ритм стихов призван отразить поступь революции. Строки то рвутся вперед, то замедляют ритм. Это — “музыка” тех дней, сама атмосфера революции. Кульминация поэмы — появление двенадцати апостолов в образе двенадцати солдат (или наоборот?). Во главе их — Иисус Христос. Блока осуждали за это, он и сам колебался, но понял — этот образ единственно верный. Тут Христос выступает не как некая религиозная фигура, сверхчеловек, Сын Божий. Этот образ лишь позволяет поэту оправдать революцию с точки зрения высшей справедливости. “Двенадцать” — неоднозначное произведение. Кто-то видел в нем “поэму революции”, кто-то — нет. Одни осуждали без всяких оговорок, другие же, наоборот, безапелляционно признавали поэму лучшим творением автора. Бесспорно одно — Блок показал Россию в совершенно новой ипостаси. Постепенно Родина у Блока из простушки, у которой “плат узорный до бровей”, превращается в страну фабричных труб и заводских стен. Поэт много размышлял о национальной промышленности и видел в ней путь к обновлению. Таково видение поэтом России. Сначала это страна нищих деревень, разбитых дорог, колдунов, позже — страна фабрик, заводов, нового мира. Страна революции. Блок воспевал Россию как прекрасную женщину с множеством ликов. Он видел в этом свое призвание. Это еще один автор, полностью посвятивший свое творчество родной стране. Его лучшие строки — о Родине. Поэтому лирика Блока не может потускнеть со временем и навсегда останется классикой русской литературы.
Опять дожди, опять туманы,
И листопад, и голый лес,
И потемневшие поляны,
И низкий, серый свод небес.
Опять осенняя погода!
И, мягкой влажности полна,
Мне сердце веселит она:
Люблю я это время года.
Люблю я звонкий свист синицы,
Скрып снегирей в моих кустах,
И белые гусей станицы
На изумрудных озимях.
Люблю я, зонтиком прикрытый,
В речном изгибе, под кустом,
Сидеть от ветра под защитой,
Согретый теплым зипуном —
Сидеть и ждать с терпеньем страстным,
Закинув удочки мои
В зеленоватые струи,
Вглубь Вори тихой и неясной.
Глаз не спускаю с наплавка,
Хоть он лежит без измененья;
Но вдруг — чуть видное движенье,
И вздрогнет сердце рыбака!
И вот он, окунь благородный,
Прельстясь огромным червяком,
Подплыл отважно и свободно,
С разинутым, широким ртом
И, проглотив насадку смело,
Все поволок на дно реки…
Здесь рыбаку настало дело,
И я, движением руки,
Проворно рыбу подсекаю,
Влеку из глубины речной
И на берег ее бросаю,
Далеко за моей спиной.
Но окуни у нас не диво!
Люблю ершей осенний клев:
Берут они не вдруг, не живо,
Но я без скуки ждать готов.
Трясется наплавок… терпенье!
Идут кружочки… пустяки!
Пусть погрузит! Мне наслажденье
Ерша тащить со дна реки:
Весь растопыренный, сердитый,
Упорно лезет из воды,
Густою слизью ерш покрытый,
Поднявши иглы для защиты, —
Но нет от беды!
Теперь не то. Внезапной хвори
Я жертвой стал. Что значим мы?
Гляжу на берега я Вори
В окно, как пленник из тюрьмы.
и теплое ненастье,
Сковал мороз поверхность вод,
И грустно мне. Мое участье
Уже Москва к себе зовет.
Опять прости, уединенье!
Бесплоден летний был досуг,
И недоступно вдохновенье.
Я не ропщу: я враг докук.
Прощайте, горы и овраги,
Воды и леса красота,
Прощайте ж вы, мои «коряги»,
Мои «ершовые места!»