И. Ликстанов "Малышок" 1. что запомнилось, показалось необыкновенным, оригинальным, интересным? 2. Чем книга понравилась, а чем – нет. Рассказать что вы думаете о книге. Чем обогатила вас книга, какие раздумья вызвала?)
В раз я писал о повести Софьи Могилевской «Марка страны Гонделупы».
Решил заодно прочесть, что пишут о ней другие люди. Наткнулся на слова литературоведа Мариэтты Чудаковой, сказанные ею в эфире радиостанции «Свобода»: «Я остро, как только в детстве и отрочестве бывает, остро ощущала разницу между этими книгами („Марка…“ и „Дикая собака Динго“ — Л.П.) и какой-то тогдашней книгой, скажем, Ликстанова „Малышок“, еще всякой белибердой начала 50-х — конца 40-х годов».
Стало обидно.
Вспомнилась серенькая, скучного, казенного оттенка обложка, рыжие, начинающие ветшать страницы. Картинки, правда, были реалистические, как я любил. Но совершенно неинтересные — про какой-то завод, какие-то там станки, станки…
В книжках, наверное, специально так делают, чтобы на первой странице было совсем чуть-чуть текста, чтобы читатель подумал: «Ну, уж пару предложений-то как-нибудь прочту…» Начал читать — и не смог остановиться.
Оказалось, что станки — это не так уж невыносимо. У нас в школе в кабинете труда были станки. Два токарных, сверлильный и фрезеровочный. Можно было, читая, довообразить, что куда. А помимо станков, в книжке оказалось много чего — «затрагивающего струнки» и нажимающего на кнопочки. Во всяком случае, на мои.
Вкратце, так. В первый год войны подростки работают на уральском военном заводе. Постепенно складывается бригада: Костя Малышев, сирота, брат убит на войне; Сева Булкин, беженец с оккупированной территории; Леночка Туфик, эвакуированная, и двое местных: Катя Зайцева и Коля Глухих. Соревнуясь с комсомольской бригадой Мингарея Бекирова, бригада Кости Малышева выполняет норму на 250 процентов.
Представим на секунду, как бы об этом рассказали сегодня. Голод, болезни, вши. Качающиеся бледные тени — бачок подогретой воды с гнилым капустным листом на всех. Воровство. Заперший свою душу на семь замков цеховой мастер: мат-перемат, сучата, норму давай. Пальцы в заусенцах, бычки. Тоскливая грязь и тоскливый сумрак в каждом кадре, на каждой странице.
Однажды пароход заночевал из-за туманов близ острова Самоа. Толпа веселых, подвыпивших моряков съехала на берег. Вошли в лес, стали разводить костер. Нарезали сучьев, срубили и свалили кокосовое дерево, чтобы сорвать орехи. Вдруг они услышали в темноте кругом тихие стоны и оханья. Жуть их взяла. Всю ночь моряки не спали и жались к костру. И всю ночь вокруг них раздавался судорожный какой-то шорох, вздохи и стоны. А когда рассвело, они увидели вот что. Из ствола и из пня срубленной пальмы сочилась кровь, стояли красные лужи. Оборванные лианы корчились на земле, как перерезанные змеи. Из обрубленных сучьев капали алые капли. Это был священный лес. В Самоа есть священные леса, деревья в них живые, у них есть душа, в волокнах бежит кровь. В таком лесу туземцы не позволяют себе сорвать ни листочка. Веселые моряки не погибли. Они воротились на пароход. Но всю оставшуюся жизнь они никогда уже не улыбались. Мне представляется: наша жизнь – это такой же священный лес. Мы входим в него так себе, чтобы развлечься, позабавиться. А кругом всё живет, всё чувствует глубоко и сильно. Мы ударим топором, ждем – побежит бесцветный, холодный сок, а начинает хлестать красная, горячая кровь… Как всё это сложно, глубоко и таинственно! Да, в жизнь нужно входить не веселым гулякою, как в приятную рощу, а с благоговейным трепетом, как в священный лес, полный жизни и тайны.
Однажды пароход заночевал из-за туманов близ острова Самоа. Толпа веселых, подвыпивших моряков съехала на берег. Вошли в лес, стали разводить костер. Нарезали сучьев, срубили и свалили кокосовое дерево, чтобы сорвать орехи. Вдруг они услышали в темноте кругом тихие стоны и оханья. Жуть их взяла. Всю ночь моряки не спали и жались к костру. И всю ночь вокруг них раздавался судорожный какой-то шорох, вздохи и стоны. А когда рассвело, они увидели вот что. Из ствола и из пня срубленной пальмы сочилась кровь, стояли красные лужи. Оборванные лианы корчились на земле, как перерезанные змеи. Из обрубленных сучьев капали алые капли. Это был священный лес. В Самоа есть священные леса, деревья в них живые, у них есть душа, в волокнах бежит кровь. В таком лесу туземцы не позволяют себе сорвать ни листочка. Веселые моряки не погибли. Они воротились на пароход. Но всю оставшуюся жизнь они никогда уже не улыбались. Мне представляется: наша жизнь – это такой же священный лес. Мы входим в него так себе, чтобы развлечься, позабавиться. А кругом всё живет, всё чувствует глубоко и сильно. Мы ударим топором, ждем – побежит бесцветный, холодный сок, а начинает хлестать красная, горячая кровь… Как всё это сложно, глубоко и таинственно! Да, в жизнь нужно входить не веселым гулякою, как в приятную рощу, а с благоговейным трепетом, как в священный лес, полный жизни и тайны.
Объяснение:
В раз я писал о повести Софьи Могилевской «Марка страны Гонделупы».
Решил заодно прочесть, что пишут о ней другие люди. Наткнулся на слова литературоведа Мариэтты Чудаковой, сказанные ею в эфире радиостанции «Свобода»: «Я остро, как только в детстве и отрочестве бывает, остро ощущала разницу между этими книгами („Марка…“ и „Дикая собака Динго“ — Л.П.) и какой-то тогдашней книгой, скажем, Ликстанова „Малышок“, еще всякой белибердой начала 50-х — конца 40-х годов».
Стало обидно.
Вспомнилась серенькая, скучного, казенного оттенка обложка, рыжие, начинающие ветшать страницы. Картинки, правда, были реалистические, как я любил. Но совершенно неинтересные — про какой-то завод, какие-то там станки, станки…
В книжках, наверное, специально так делают, чтобы на первой странице было совсем чуть-чуть текста, чтобы читатель подумал: «Ну, уж пару предложений-то как-нибудь прочту…» Начал читать — и не смог остановиться.
Оказалось, что станки — это не так уж невыносимо. У нас в школе в кабинете труда были станки. Два токарных, сверлильный и фрезеровочный. Можно было, читая, довообразить, что куда. А помимо станков, в книжке оказалось много чего — «затрагивающего струнки» и нажимающего на кнопочки. Во всяком случае, на мои.
Вкратце, так. В первый год войны подростки работают на уральском военном заводе. Постепенно складывается бригада: Костя Малышев, сирота, брат убит на войне; Сева Булкин, беженец с оккупированной территории; Леночка Туфик, эвакуированная, и двое местных: Катя Зайцева и Коля Глухих. Соревнуясь с комсомольской бригадой Мингарея Бекирова, бригада Кости Малышева выполняет норму на 250 процентов.
Представим на секунду, как бы об этом рассказали сегодня. Голод, болезни, вши. Качающиеся бледные тени — бачок подогретой воды с гнилым капустным листом на всех. Воровство. Заперший свою душу на семь замков цеховой мастер: мат-перемат, сучата, норму давай. Пальцы в заусенцах, бычки. Тоскливая грязь и тоскливый сумрак в каждом кадре, на каждой странице.