Онегин был по мненью многих (Судей решительных и строгих) Ученый малый, но педант: Имел он счастливый талант Без принужденья в разговоре Коснуться до всего слегка, С ученым видом знатока Хранить молчанье в важном споре И возбуждать улыбку дам Огнем нежданных эпиграмм.
Латынь из моды вышла ныне: Так, если правду вам сказать, Он знал довольно по-латыне, Чтоб эпиграфы разбирать, Потолковать об Ювенале, В конце письма поставить vale, Да помнил, хоть не без греха, Из Энеиды два стиха. Вот мой Онегин на свободе; Острижен по последней моде, Как dandy 2 лондонский одет — И наконец увидел свет. Он по-французски совершенно Мог изъясняться и писал; Легко мазурку танцевал И кланялся непринужденно; 3. Высокой страсти не имея Для звуков жизни не щадить, Не мог он ямба от хорея, Как мы ни бились, отличить. Бранил Гомера, Феокрита; Зато читал Адама Смита И был глубокой эконом, То есть умел судить о том, Как государство богатеет, И чем живет, и почему Не нужно золота ему,
4. Как рано мог он лицемерить, Таить надежду, ревновать, Разуверять, заставить верить, Казаться мрачным, изнывать, Являться гордым и послушным, Внимательным иль равнодушным! Как томно был он молчалив, Как пламенно красноречив, В сердечных письмах как небрежен!
5. Как он умел казаться новым, Шутя невинность изумлять, Пугать отчаяньем готовым, Приятной лестью забавлять, Ловить минуту умиленья, Невинных лет предубежденья Умом и страстью побеждать, Невольной ласки ожидать, Молить и требовать признанья, Подслушать сердца первый звук, Преследовать любовь, и вдруг Добиться тайного свиданья.. .
6. Как рано мог уж он тревожить Сердца кокеток записных! Когда ж хотелось уничтожить Ему соперников своих, Как он язвительно злословил! Какие сети им готовил!
7. Онегин входит, Идет меж кресел по ногам, Двойной лорнет скосясь наводит На ложи незнакомых дам; Все ярусы окинул взором, Всё видел: лицами, убором Ужасно недоволен он; С мужчинами со всех сторон Раскланялся, потом на сцену В большом рассеянье взглянул, Отворотился — и зевнул,
8. Второй Чадаев, мой Евгений, Боясь ревнивых осуждений, В своей одежде был педант И то, что мы назвали франт. Он три часа по крайней мере Пред зеркалами проводил И из уборной выходил Подобный ветреной Венере, Когда, надев мужской наряд, Богиня едет в маскарад.
9. Нет: рано чувства в нем остыли; Ему наскучил света шум; Красавицы не долго были Предмет его привычных дум; Измены утомить успели; Друзья и дружба надоели, Затем, что не всегда же мог Beef-steaks и страсбургский пирог Шампанской обливать бутылкой И сыпать острые слова, Когда болела голова; И хоть он был повеса пылкой, Но разлюбил он наконец И брань, и саблю, и свинец.
10. Два дня ему казались новы Уединенные поля, Прохлада сумрачной дубровы, Журчанье тихого ручья; На третий роща, холм и поле Его не занимали боле; Потом уж наводили сон; Потом увидел ясно он, Что и в деревне скука та же, Хоть нет ни улиц, ни дворцов, Ни карт, ни балов, ни стихов. Хандра ждала его на страже,
Соловей слова антона дельвига музыка александра алябьева у дельвига озаглавлено « песня» , что является, в общем, не заглавием, а обозначением жанра. в авторском тексте нет повторов "соловей мой, соловей, / голосистый соловей! " после каждой строфы, они введены для романса. «соловей» впервые прозвучал в большом театре 7 января 1827 года в исполнении кумира московских меломанов петра булахова (сергея лемешева того времени) и вошел в репертуар самых и зарубежных исполнителей. современники пушкина слышали «соловья» в исполнении знаменитой прасковьи бартеневой, «оперным дивом» генриэттой зонтаг (ее даже называли «соловьем») , а в 40—50-е годы «соловей» стал коронным номером полины виардо, включавшей его во все свои концертные программы и в сцену урока пения в «севильском цирюльнике» , что вызывало шквал аплодисментов. в. а. жуковский - добрый гений талантов - высоко ставил душевную способность дельвига не завидовать, понимать, сострадать, дарить свое внимание и добрую, чуть растерянную близорукую улыбку всем, кто его окружал.. творчество антона дельвига до сих пор малоизучено и полузабыто. содержание его лирических песен всегда грустно: не сложилась судьба девицы, тоскующей о суженом («соловей мой, соловей…») .
CТИХИ
“Как живут казахи”.
Мы стаей гордых птиц взмывали в синеву,
Летали по степи, плечом к плечу в строю.
Огонь проклятья опалил нас, лишил крыльев,
Что стало с нами? Я тебя с
Алаша люди, все нас знали:
Остался ль кто, не взвешенный весами?
Бахвалящихся стало много,
Что толку в них? В них толку никакого.
И пустозвоны есть, слагают гладко,
Наговорив, куда-то исчезают гадко.
А юные джигиты… Да что о них твердить?
Не могут шагу без отцов ступить!
И аксакалы сгорбились. Их главное чаянье –
Найти сегодня пожирней питанье.
Слабы характером, душой добры,
Довольны малым, люди есть, они почти рабы.
Кто без добродетели, – они жадны, так как богаты,
Богатство их, однако, шатко так, как бедняка хата.
Но больше всех тех, кто спит спокойно, мирно,
Им ничего не надо, они живут смирно.
Средь них и мы с тобой живем (иль существуем?),
Нося последнюю рубашку, мы ликуем.
Но что за польза от твоего искусства и познанья,
Коль пользованья нет ему, тебе – признанья?
Сплошное горе, что описал в письме,
Казахи, потеряв свой дух, несут в себе.
Богатый жаждет золота, ученый – чина,
А о судьбе народа нет забот ни одному мужчине.
“Новые традиции казахов”
Мы были белыми гусями,
Едиными и равными в строю,
Парили вольными над чистыми лугами,
Ныряли в родниковую струю.
Невесть откуда взявшийся пожар,
Огнем всю нашу доблесть, честь слизал.
Лишь у немногих тлеет сердца жар,
У большинства – пожар его пожрал…
Сегодня много бьющих в грудь себя,
Свою предусмотрительность хваля.
Умишка лишь на то хватает им,
Чтобы хватать себе в ущерб другим.
Сегодня стало много болтовни,
Делячества, снобизма напоказ,
Но деловитость, только пальцем ткни,
Как пыль с кошмы, слетит бесследно враз.
Богатых также много развелось,
Но толк от них – напиться горьких слёз,
А больше всех – любителей поспать,
Носителей пустых мечтаний, грёз…
Увы, нет больше ценностей у нас,
Богатым нужен скот,
Ученым – власть,
И мало уж кому – народ…
(1908 г.)
Современное бытие казахов
Мы в утлой, старой, ветхой лодке
Сидим без весел, без ветрил.
Дёрем мы, споря, свои глотки,
Плывем… А сумрак путь затмил.
Плывем туда, куда нас волны,
Как щепку могут отнести.
Одни проклятия и стоны
Никак не смогут нас
И до судьбы такой плачевной
Мы не сегодня добрались,
Уже давно, единство предав,
Мы по лачугам разбрелись.
Сшибаясь, грызлись мы друг с другом,
Считали сена каждый стог…
Устав терпеть вражду и ругань,
Другим угодья отдал Бог.
Вот тут-то мы и прослезились:
“Пристать бы к берегу, вот-вот…”
Но с мыслью многие смирились:
“Что отнял Бог, то Бог вернет”.
(1909 г.)
“Сеятель человечности”
Посеять человечность он решил
В сердцах, закоченевших изнутри,
Для всех несчастных, не жалея сил,
Трудился от зари и до зари.
Сей труд напрасным обречен был быть:
Рабы привыкли лишь по-рабски жить.
Покорно прозябал двуногий скот
Не в силах жалкий рок свой изменить.
Не в том ли разве назначение скота,
Чтоб резать, ездить, стричь и бить?
Хомут на шее должен он носить,
Кнут и сапог наездника сносить.
Кто роль скота привык прилежно исполнять,
Не может на других за свой удел пенять:
Погонщик вмиг сошлется на осла,
Которого без плетки не поднять
(1908 г.)
Моему народу
Дружно взяться ты за дело
Не мой народ,
Там где прямо ходят смело,
Ты идешь – спиной вперед.
Как вороны, дружной стаей
Любишь празднества чинить,
Ловко выклянчив у баев,
Нищенский “зякат” делить.
Уравниловку ты любишь,
К даровитым нетерпим.
Все брюзжишь да брови супишь,
Дескать, что неймется им?
Энергичных и толковых
Норовишь ты сбить с пути.
Любишь серых, безголовых,
Чтобы медленней идти.
А когда дойдет до дела,
Суетишься, как дитя,
Правишь лодку неумело,
Навыков не обретя.
Если знающий подскажет –
Возопишь, как на хулу.
Опыт творчества не нажит,
Не привык ценить заслуг.
Разве в том мы заводные,
Чтоб друг другу насолить?
Оттого нас бьют чужие,
Что готовы им служить…
(1908 г.)