В произведении говорится о том , как на пути к очередной битве князь Олег замечает старца-волхва. Великий воевода останавливается, чтобы спросить у мудрого человека о том, что ждёт его в будущем. Старый кудесник пророчит Олегу много побед, славу и смерть от верного в боях коня.
Князь любил своего коня, но отказался от него. Велел конюхом хорошо заботится о животном до смерти. Победы и почести сбываются, а потом князь узнаёт, что конь умер. Он отправляется на поле, где лежат останки четвероногого друга. Он сетует, что кудесник его обманул, но наступает на конский череп. От туда выползает гадюка и жалит князя. Олег умирает.
Тема : О предсказании князю Олегу о его смерти от своего верного друга - коня .
3-ее задание.Реставрация произведения. Олег встретил старца , который рассказывает ему о том , как у него будет много побед , поражений , в общем , про его насыщенную жизнь , но старец упомянул , что к сожалению , вскоре умрет его верный друг конь .
Князь любил коня , но побоялся учести , отказавшись от него . Когда конь умер , он велел послать за его черепом слугу , чтобы была память о коне . В результате слуга погиб от гадюки , сидевшей в черепе .
Объяснение:
прежде всего реставрация — комплекс мероприятий, направленный на предотвращение последующих разрушений и достижение оптимальных условий.
Раз уж зашла речь о тишине, позвольте и мне, старику, рассказать о ней кой-что.
Конфузная для меня вышла история, надо признаться. Курьёзный казус. И, главное, кто сконфузил-то меня — учёного, старого специалиста? Собственная внучка, ребёнок. А всё потому, что мы… Ну, да об этом после. Доложу вам по порядку.
Четвёртое лето уже мы проводили в одной деревне Мошенского района Новгородской области. Я орнитолог и, конечно, в такой срок детально изучил весь видовой состав гнездящихся в окрестностях птиц. Написал даже о них небольшую работу и как раз в эту весну сдал в печать, считая её вполне законченной.
Приехали мы тот год в деревню в конце мая. Внучка нередко сопровождала меня на прогулках. Она у меня лес и животных всяких очень любит. Ну а я, конечно, исподволь и занимался с нею тем, что называю «включением слуха и зрения на птицу в природе».
Все мы, знаете, не видим и не слышим очень много из того, что нас окружает. А когда человек специализируется на чем-нибудь, он прежде всего начинает замечать то, что относится к его специальности. Так, штурман — водитель кораблей — очень внимательно смотрит на звёзды и, так сказать, «читает» их, потому что привык ориентироваться по ним. Лётчик слушает и тонко понимает шум мотора, который нас часто только раздражает, когда мы слышим его у себя над головой. А художник в свете и цвете видит такое, что совершенно ускользает от нашего поверхностного взгляда и даже кажется нам неправдоподобным, будучи изображено кистью на полотне или на бумаге.
Орнитолог, конечно, видит и слышит везде прежде всего птиц. Я вот, например, могу идти с вами и разговаривать, хоть в лесу, хоть в городе, — вы ничего не заметите, а я про себя невольно отмечаю: вот синица пискнула, мелькнули в чаще голубые перья на крыле сойки или крикнул, пролетая над крышами, грач.
Я обращал внимание внучки на птиц, на их крик, песни, полет. Она у меня уже хорошо различала по голосам десятка два певчих птиц. Но, конечно, с её крошечным опытом не могла ещё знать всех встречавшихся нам птиц, как знал их я. Поэтому меня очень насмешило, когда раз в самом начале лета она прибегает из лесу и говорит:
— Дедушка, а ты знаешь птичку — неслышимку? Ты почему мне её никогда не показывал?
— Постой, постой, — говорю. — Что это ещё за неслышимка? Опять сама придумала вроде Зумзика и Момика?
Она у нас фантазёрка. Недавно её мать рассказывала: играет девчурка одна в саду, а всё, слышно, с кем-то разговаривает — то с каким-то Момиком, то с каким-то Зумзиком. Мать с её, с кем это она. Девчурка только рукой махнула: «Ты не понимаешь! Такие у меня живут здесь — Момик и Зумзик. Мне с ними весело».
И сколько ни расспрашивала мать, так и не могла добиться, что это у неё за невидимки такие — не то человечки, не то зверюшки какие-то фантастические.
На мои слова внучка даже рассердилась:
— Ничего я, — говорит, — не сама придумала глазами видела. Сидит такая горбатенькая птичка на дереве, на верхней ветке, сама ротик разевает, и горлышко у неё трепещется, а всё равно ничего не слышно, никакой песенки.
Я уж, чтобы не обидеть девчурку, сделал вид, что поверил ей. Спрашиваю:
— Где же это ты видела её?
— На ручье, на пожне у самой опушки леса. Знаешь, где ты всегда покурить на пенёк садишься, когда мы из лесу выходим?
— Интересно, — говорю, — В следующий раз пойдём, ты мне её покажи.
— А она не улетит?
— Нет, ведь сейчас все птицы при гнёздах. Раз тут поёт, тут и будет.
В лес я пошёл на следующий же день. О фантастической «неслышимке», конечно, забыл уже. А внучки со мной не было: она пошла с матерью в другое место — нарвать букет купальниц.
Уже я возвращался домой, когда мой слух поразила неожиданно наступившая в лесу тишина: одна за другой перестали петь птицы. Через две — три минуты я понял причину: вдруг потемнело, налетел сильный, шквал, и почти сейчас же хлынул дождь.
Как это часто бывает в начале лета, он продолжался всего несколько минут. Но шуму наделал много. Когда я вышел из лесу на пожню — так здесь называют заливные луга, — я был поражён контрастом между полной тишиной этого открытого места и шумом леса. Шум позади меня и тишина впереди были сами по себе, и чёткой границей между ними стояла стена леса. Птицы ещё не начали петь ни на пожне, ни в лесу, ветер ещё не улёгся, мотал ветви деревьев и сбрасывал с них обильные брызги; они падали на нижние ветви, с ветвей — на землю.
Одним словом, в лесу была бурная звонкая капель; казалось, там всё ещё шёл дождь. А на пожне капель не могла быть заметна, потому что тут росли только отдельные деревья, открытые ветру, и ветер уже стряхнул с них последние капли дождя.
По своему обычаю, я сел недалеко от ручья на пенёк — выкурить папиросу. И при этом, конечно, вслушивался в тишину.