Исто́рия ру́сской литерату́ры — история развития литературы на древнерусском и русском языках, а также на русских изводах церковнославянского. Русская литература существовала ещё до XI века и может быть отнесена к средневековой литературе[1].
Тесная связь с византийской и болгарской литературными традициями[3]. Древнерусская литературная традиция принадлежала к Slavia Orthodoxa, литературной общности православных славян, существовавшей с IX века до начала Нового времени в условиях единой языковой среды (церковнославянский язык, его изводы, а также близкие к ним национальные литературные языки) и имевшей единый литературный фонд[4].
Аскетическая христианская направленность. Русь усваивала аскетическую византийскую традицию и не приобщалась к столичной константинопольской культуре, воспринимала только собственно христианскую литературу, исключая античную, имевшую широкое распространение в Византии. Одна из причин этого заключается в том, что схожая ситуацию уже была создана в южнославянской литературе, ставшей для русской образцом. Античное наследие, ставшее в Византии основой светской образованности, воспринималось на Руси как языческое, а потому вредное для человеческой души и не имеющее культурной ценности[3][5][6].
Богословская и религиозно-учительная направленность. Литература Руси решала преимущественно внелитературные задачи. Важнейший принцип средневековой культуры «imitatio» (подражание, уподобление) предполагал, что благодатные дары приобретаются на пути приобщения к образцам, в том числе словесным. Поэтому главной задачей для древнерусских книжников виделось души. Почти весь корпус известной литературы имел богословскую и религиозно-учительную направленность, включая летописные памятники. Такой тип православной литературы, как «че́тьи сборники» предназначался для того, чтобы сформировать у читателя навыки христианского служения. История, записанная в летописях, воспринимались в первую очередь как реализация Божьего промысла. Такой подход не предполагал вымысла, художественной фикции. Особняком среди сохранившихся произведений стоит «Слово о полку Игореве»[3].
Историзм — привязанность произведения к определённой вехе в истории или историческому деятелю.
Гражданственность — восприятие писателем своего труда как служение своей стране. Произведение отличается серьёзностью и пытается ответить на основные вопросы жизни, зовёт к её преобразованию и обладает разнообразным, но всегда высоким идеалом.
Критика действительности — обличение поступков или самих правителей. В XI веке летописец Никон вынужден бежать от гнева Изяслава в Тмуторокань; некий Василий в начале XII века составляет обличительную повесть об ослеплении князьми Василька Теребовльского.
Патриотизм — отображение литературой патриотических чувств автора. Эта черта связана не только с гордостью за Русскую землю, но и со скорбью по поражениям, стремлением вразумить князей и бояр.
перед генералами “с одной стороны расстилалось море, с другой стороны лежал небольшой клочок земли, за которым стлалось всё то же безграничное море”. Мужик и есть Адам этого острова. Впервые он нам представлен спящим, что также заставляет вспомнить соответствующее место из Ветхого Завета, когда “навёл Господь Бог на человека крепкий сон” (Быт. 2, 21), чтобы сделать из его ребра жену. Такая работа позволяет нам сделать следующий важный вывод: в “Повести...” Салтыкова-Щедрина мужик есть своеобразное воплощение первочеловека, не впавшего еще в первородный грех. Его безграничны: “Полез сперва-наперво на дерево и нарвал генералам по десятку спелых яблок... покопался в земле – и добыл оттуда картофелю; потом взял два куска дерева... – и извлёк огонь. Потом из собственных волос сделал силок и поймал рябчика” и так далее. И здесь тоже отражена ветхозаветная характеристика первого человека: “И сказал Бог: сотворим человека по образу нашему... и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землёю...” (Быт. 1, 26).
Образ “мужичины”, спящего под деревом, порождает и другие ассоциативные связи. Яблоки, растущие у Салтыкова-Щедрина на этом дереве, возможно, соотносят его с Древом жизни, одним из вариантов Мирового древа. Плоды Древа жизни – “райские яблоки”, “молодильные яблоки” и другие увеличению жизненной силы. Доказывая это, ребята обращают внимание на то, что в результате мужицких стараний, начавшихся с наделения генералов яблоками, те “уже забыли, что вчера чуть не умерли с голоду”. Подобный анализ “Повести...” позволяет нам по-иному взглянуть на этого персонажа, который воплощает в себе изначально присущие человеку качества.
Не ускользает от школьников и другая сторона характеристики “мужичины”. Так, его атрибутами являются “острый запах мякинного хлеба и кислой овчины”. Напоминаем, что образом овчины актуализируется архетипический мотив “овечьего руна как символа плодородия”. Известно также, что в славянской мифологии хлебные растения, с которыми таким образом соотносится мужик из “Повести...” Салтыкова-Щедрина, являются “признаками довольства и благосостояния... на них лежит отпечаток святости”. Но мужик этими качествами в произведении не обладает. И винить в этом надо не генералов (“мужичина” так жил на острове и до их появления). Этот персонаж довольствуется малым не потому, что его к этому принуждают, а потому, что он сам не хочет большего. Нужно обратить внимание школьников на то, что “мужичина” питается мякинным хлебом, который готовили из “остатков колосьев, стеблей и других отходов при молотьбе”. И это происходит на острове изобилия. Старшеклассники сами обращают внимание на то, что герой генералам добыл по “десятку спелых яблок, а себе взял одно, кислое”. Подобный образ жизни также соотносится у Салтыкова-Щедрина с не должным существованием (вспомним, что впервые мы видим мужика спящим под деревом). Этого героя никто не принуждал быть “мужичиной”, эту роль он выбрал сам.
В «Песне» поднимается ряд нравственных проблем. Это, прежде всего, вседозволенность действий людей, у которых в руках власть и сила. Кирибеевич считает, что может сделать непристойное предложение замужней женщине, и ему это сойдет с рук. Но строгие порядки того времени и нравственная чистота Алены и самого Калашникова приводят к трагическому развитию событий. Купец Калашников вступается за честь жены. Он обязан ее защитить и просит младших братьев, если погибнет сам ему. Это еще одна нравственная проблема — наказать обидчика, понимая, что сложишь за это голову либо в бою, либо на плахе. Немаловажным для Калашникова в возникшей ситуации было сохранить человеческое достоинство и сделать так, чтобы честь жены и семьи не была бы потом запятнана сплетнями, поэтому он не объясняет царю, почему он убил Кирибеевича. Я скажу тебе, православный царь! Я убил его вольной волею… Так отвечает царю Степан Калашников. О том, как обидел его жену Кирибеевич, он не сказал никому и молча сложил голову на плахе. Но народ знает всю правду и знает, что она на стороне купца. Подвиг его остается в песне. Безымянная могила его — в чистом поле промеж трех дорог. В этом и заключается глубокий смысл «Песни…»: гусляры — певцы народные — передают из уст в уста песню о горькой судьбе Калашникова.
Исто́рия ру́сской литерату́ры — история развития литературы на древнерусском и русском языках, а также на русских изводах церковнославянского. Русская литература существовала ещё до XI века и может быть отнесена к средневековой литературе[1].
Тесная связь с византийской и болгарской литературными традициями[3]. Древнерусская литературная традиция принадлежала к Slavia Orthodoxa, литературной общности православных славян, существовавшей с IX века до начала Нового времени в условиях единой языковой среды (церковнославянский язык, его изводы, а также близкие к ним национальные литературные языки) и имевшей единый литературный фонд[4].
Аскетическая христианская направленность. Русь усваивала аскетическую византийскую традицию и не приобщалась к столичной константинопольской культуре, воспринимала только собственно христианскую литературу, исключая античную, имевшую широкое распространение в Византии. Одна из причин этого заключается в том, что схожая ситуацию уже была создана в южнославянской литературе, ставшей для русской образцом. Античное наследие, ставшее в Византии основой светской образованности, воспринималось на Руси как языческое, а потому вредное для человеческой души и не имеющее культурной ценности[3][5][6].
Богословская и религиозно-учительная направленность. Литература Руси решала преимущественно внелитературные задачи. Важнейший принцип средневековой культуры «imitatio» (подражание, уподобление) предполагал, что благодатные дары приобретаются на пути приобщения к образцам, в том числе словесным. Поэтому главной задачей для древнерусских книжников виделось души. Почти весь корпус известной литературы имел богословскую и религиозно-учительную направленность, включая летописные памятники. Такой тип православной литературы, как «че́тьи сборники» предназначался для того, чтобы сформировать у читателя навыки христианского служения. История, записанная в летописях, воспринимались в первую очередь как реализация Божьего промысла. Такой подход не предполагал вымысла, художественной фикции. Особняком среди сохранившихся произведений стоит «Слово о полку Игореве»[3].
Историзм — привязанность произведения к определённой вехе в истории или историческому деятелю.
Гражданственность — восприятие писателем своего труда как служение своей стране. Произведение отличается серьёзностью и пытается ответить на основные вопросы жизни, зовёт к её преобразованию и обладает разнообразным, но всегда высоким идеалом.
Критика действительности — обличение поступков или самих правителей. В XI веке летописец Никон вынужден бежать от гнева Изяслава в Тмуторокань; некий Василий в начале XII века составляет обличительную повесть об ослеплении князьми Василька Теребовльского.
Патриотизм — отображение литературой патриотических чувств автора. Эта черта связана не только с гордостью за Русскую землю, но и со скорбью по поражениям, стремлением вразумить князей и бояр.