Я прочла вашу историю. Как обидно и больно было читать о том, что смыслом всей Вашей жизни стала шинель. Я, конечно, понимаю, что зимой в Петербурге в старой дырявой шинели, продуваемой ветром, очень холодно, и более того, просто стыдно было ходить в департамент. Но разве можно было так отчаиваться, когда Вы потеряли новую шинель! Злодеи, укравшие ее, не могли представить и сотой доли тех страданий и лишений, которые Вы претерпели, пока смогли себе позволить эту злосчастную шинель. Сердце сжимается, когда я представляю, что Вы даже не могли себе позволить лишнюю чашку чаю, ходили на цыпочках, чтобы не стирать подошву башмаков. Ужасная нищета и унижения! Но сколько в Вас неоцененных достоинств!
Дорогой Акакий Акакиевич! Если бы у вас был настоящий друг, который бы протянул Вам руку наверное, не случилось бы непоправимое. Как жаль, что никто из Ваших сослуживцев не оценил Вас по достоинству! Ваша скромность и замкнутость сослужили Вам плохую службу, поэтому Вы часто были предметом насмешек. Думаю, что Вам стоило бы быть более открытым и смелым.
Скажу Вам честно, дорогой Акакий Акакиевич, я восхищена вашим отношением к делу. Видно, что Вам нравится Ваша работа! Вы заняты любимым делом, в простом переписывании Вы видите свой разнообразный и приятный мир. Таких ответственных и увлеченных работников надо еще поискать! Каждую букву Вы выводите со старанием, со всей душой отдаетесь каллиграфии. Это настоящий талант. Я думаю, что в Вас скрывается настоящий художник.
Так хочется верить, что чудеса случаются иногда: вот открывается дверь, входит высокий чиновник и говорит: «Многоуважаемый Акакий Акакиевич! За Вашу многолетнюю добросовестную службу Вы награждаетесь новой шинелью!»
Когда хозяин бросил льву мяса, лев оторвал кусок и оставил собачке. Вечером, когда лев лёг спать, собачка легла подле него и положила свою голову ему на лапу. С тех пор собачка жила в одной клетке со львом, лев не трогал её, ел корм, спал с ней вместе, а иногда играл с ней. Так прожили лев и собачка целый год в одной клетке. Через год собачка заболела и издохла. Лев перестал есть, а всё нюхал, лизал собачку и трогал её лапой. Когда он понял, что она умерла, он вдруг вспрыгнул, ощетинился, стал хлестать себя хвостом по бокам, бросился на стену клетки и стал грызть засовы и пол. Целый день он бился, метался в клетке и ревел, потом лёг подле мёртвой собачки и затих.
Глубокоуважаемый Акакий Акакиевич!
Я прочла вашу историю. Как обидно и больно было читать о том, что смыслом всей Вашей жизни стала шинель. Я, конечно, понимаю, что зимой в Петербурге в старой дырявой шинели, продуваемой ветром, очень холодно, и более того, просто стыдно было ходить в департамент. Но разве можно было так отчаиваться, когда Вы потеряли новую шинель! Злодеи, укравшие ее, не могли представить и сотой доли тех страданий и лишений, которые Вы претерпели, пока смогли себе позволить эту злосчастную шинель. Сердце сжимается, когда я представляю, что Вы даже не могли себе позволить лишнюю чашку чаю, ходили на цыпочках, чтобы не стирать подошву башмаков. Ужасная нищета и унижения! Но сколько в Вас неоцененных достоинств!
Дорогой Акакий Акакиевич! Если бы у вас был настоящий друг, который бы протянул Вам руку наверное, не случилось бы непоправимое. Как жаль, что никто из Ваших сослуживцев не оценил Вас по достоинству! Ваша скромность и замкнутость сослужили Вам плохую службу, поэтому Вы часто были предметом насмешек. Думаю, что Вам стоило бы быть более открытым и смелым.
Скажу Вам честно, дорогой Акакий Акакиевич, я восхищена вашим отношением к делу. Видно, что Вам нравится Ваша работа! Вы заняты любимым делом, в простом переписывании Вы видите свой разнообразный и приятный мир. Таких ответственных и увлеченных работников надо еще поискать! Каждую букву Вы выводите со старанием, со всей душой отдаетесь каллиграфии. Это настоящий талант. Я думаю, что в Вас скрывается настоящий художник.
Так хочется верить, что чудеса случаются иногда: вот открывается дверь, входит высокий чиновник и говорит: «Многоуважаемый Акакий Акакиевич! За Вашу многолетнюю добросовестную службу Вы награждаетесь новой шинелью!»
…Сожалею, но это уже из другого рассказа…
С глубоким почтением к Вам, Т/И