Главное дело жизни А. С. Грибоедова, комедию «Горе от ума», А. А. Блок назвал «гениальнейшей русской драмой». Пьеса «Горе от ума» сюжетно построена на конфликте одновременно личном и общественном. При этом одно с другим оказывается тесно связанным, общественная проблематика комедии прямо вытекает из личной. В «Горе от ума» существенно важным для развития действия оказывается и неразделенная любовь героя, и еще более — неразрешимое противоречие умного и честного героя с безумным обществом, в котором он живет. Грибоедов так говорил об этом в письме к Катенину: «...девушка, сама не глупая, предпочитает дурака умному человеку (не потому, что ум у нас грешных был обыкновенен, нет! и в моей комедии 25 глупцов на одного умного человека)», и этот человек, разумеется, в противоречии с обществом, его окружающим, его никто не понимает, никто простить не хочет, зачем он немножко повыше прочих.,.»
Чацкий и Молчалин примерно одного возраста, одного времени, живущие в одной стране, городе. Но насколько они различны! Чацкий — само красноречие, правдивость, ум... «Он обличитель лжи и всего, что отжило, что заглушает новую жизнь. Он требует места своему веку», — пишет Гончаров в статье «Мильон терзаний». Молчалин же — лицемер, подхалим-хамелеон с головы до пят. Во всем, всегда и везде мнения, действия Чацкого и Молчалина различны, почти противоположны. Это понимает и Софья. Любя Молчалина, она в его пороках видит идеал, а в достоинствах Чацкого — недостатки: «Веселость ваша не скромна, у вас тотчас уж острота готова... Грозный взгляд, и резкий тон, и этих в вас особенностей бездна; а над собой гроза куда не бесполезна». Молчалин же: «При батюшке три года служит, тот часто без толку сердит, а он безмолвием его обезоружит... Веселостей искать бы мог; ничуть; от старичков не ступит за порог; мы резвимся, хохочем, он с ними целый день засядет, рад не рад, играет... Конечно, нет в нем этого ума, что гений для иных, а для иных чума, который скор, блестящ и скоро опротивит, который свет ругает наповал, чтоб свет об нем хоть что-нибудь сказал; да эдакий ли ум семейство осчастливит?»
Кажется, Софья чувствует, что Молчалин глуп и потому молчалив, тих, у него отсутствует свое мнение и достоинство. Но «чудеснейшего свойства он наконец: уступчив, скромен, тих. В лице ни тени беспокойства и на душе проступков никаких; чужих и вкривь и вкось не рубит, — вот я за что его люблю». И Софья предпочитает его Чацкому. Может, ее пугает «особенностей бездна», может быть, это обида. Ведь, уехав, Чацкий оставил девушку одну в этом безликом, сером и ничтожном мире.
О том, что Чацкий — «век новый», а Молчалин — питомец фамусовской Москвы, свидетельствуют их идеалы. Чацкий требует «службы делу, а не лицам», не смешивать «веселье или дурачество с делом», он тяготится среди толпы «мучителей, зловещих старух, вздорных стариков», отказываясь преклоняться перед их" авторитетом дряхлости, чинопочитания, лизоблюдства. Он «служить бы рад, прислуживаться тошно».
Заповеди Молчалина: «Во-первых, угождать всем людям без изъятья».
Вот от сюда бери самое главное Многие думают, будто пойти только в лес, где много медведей, и так они вот и набросятся, и съедят тебя, и останутся от козлика ножки да рожки. Такая это неправда! Медведи, как и всякий зверь, ходят по лесу с великой осторожностью и, зачуяв человека, так удирают от него, что не только всего зверя, а не увидишь даже и мелькнувшего хвостика. Однажды на севере мне указали место, где много медведей. Это место было в верховьях реки Коды, впадающей в Пинегу. Убивать медведя мне вовсе не хотелось, и охотиться за ним было не время: охотятся зимой, я же пришел на Коду ранней весной, когда медведи уже вышли из берлог. Мне очень хотелось застать медведя за едой, где-нибудь на полянке, или на рыбной ловле на берегу реки, или на отдыхе. Имея на всякий случай оружие, я старался ходить по лесу так же осторожно, как звери, затаивался возле теплых следов; не раз мне казалось, будто мне даже и пахло медведем… Но самого медведя, сколько я ни ходил, встретить мне в тот раз так и не удалось. Случилось, наконец, терпение мое кончилось, и время пришло мне уезжать. Я направился к тому месту, где была у меня спрятана лодка и продовольствие. Вдруг вижу: большая еловая лапка передо мной дрогнула и закачалась сама. "Зверушка какая-нибудь", – подумал я. Забрав свои мешки, сел я в лодку и поплыл. А как раз против места, где я сел в лодку, на том берегу, очень крутом и высоком, в маленькой избушке жил один промысловый охотник. Через какой-нибудь час или два этот охотник поехал на своей лодке вниз по Коде, нагнал меня и застал в той избушке на полпути, где все останавливаются. Он-то вот и рассказал мне, что со своего берега видел медведя, как он вымахнул из тайги как раз против того места, откуда я вышел к своей лодке. Тут-то вот я и вспомнил, как при полном безветрии закачались впереди меня еловые лапки. Досадно мне стало на себя, что я подшумел медведя. Но охотник мне еще рассказал, что медведь не только ускользнул от моего глаза, но еще и надо мной посмеялся… Он, оказывается, очень недалеко от меня отбежал, спрятался за выворотень и оттуда, стоя на задних лапах, наблюдал меня: и как я вышел из леса, и как садился в лодку и поплыл. А после, когда я для него закрылся, влез на дерево и долго следил за мной, как я спускаюсь по Коде. – Так долго, – сказал охотник, – что мне надоело смотреть и я ушел чай пить в избушку. Досадно мне было, что медведь надо мной посмеялся. Но еще досадней бывает, когда болтуны разные пугают детей лесными зверями и так представляют их, что покажись будто бы только в лес без оружия – и они оставят от тебя только рожки да ножки.Пришвин для детей
25 глупцов на одного умного человека)», и этот человек, разумеется, в противоречии с
обществом, его окружающим, его никто не понимает, никто простить не хочет, зачем он немножко повыше прочих.,.»
Чацкий и Молчалин примерно одного возраста, одного времени, живущие в одной
стране, городе. Но насколько они различны! Чацкий — само красноречие, правдивость,
ум... «Он обличитель лжи и всего, что отжило, что заглушает новую жизнь. Он требует
места своему веку», — пишет Гончаров в статье «Мильон терзаний». Молчалин же — лицемер, подхалим-хамелеон с головы до пят. Во всем, всегда и везде мнения, действия Чацкого и Молчалина различны, почти противоположны. Это понимает и Софья. Любя
Молчалина, она в его пороках видит идеал, а в достоинствах Чацкого — недостатки: «Веселость ваша не скромна, у вас тотчас уж острота готова... Грозный взгляд, и резкий тон, и этих в вас особенностей бездна; а над собой гроза куда не бесполезна». Молчалин же: «При батюшке три года служит, тот часто без толку сердит, а он безмолвием его обезоружит... Веселостей искать бы мог; ничуть; от старичков не ступит за порог; мы резвимся, хохочем, он с ними целый день засядет, рад не рад, играет... Конечно, нет в нем этого ума, что гений для иных, а для иных чума, который скор, блестящ и скоро опротивит, который свет ругает наповал, чтоб свет об нем хоть что-нибудь сказал; да эдакий ли ум семейство осчастливит?»
Кажется, Софья чувствует, что Молчалин глуп и потому молчалив, тих, у него отсутствует свое мнение и достоинство. Но «чудеснейшего свойства он наконец: уступчив, скромен, тих. В лице ни тени беспокойства и на душе проступков никаких; чужих и вкривь и вкось не рубит, — вот я за что его люблю». И Софья предпочитает его Чацкому. Может, ее пугает «особенностей бездна», может быть, это обида. Ведь, уехав, Чацкий оставил девушку одну в этом безликом, сером и ничтожном мире.
О том, что Чацкий — «век новый», а Молчалин — питомец фамусовской Москвы, свидетельствуют их идеалы. Чацкий требует «службы делу, а не лицам», не смешивать «веселье или дурачество с делом», он тяготится среди толпы «мучителей, зловещих старух, вздорных стариков», отказываясь преклоняться перед их" авторитетом дряхлости, чинопочитания, лизоблюдства. Он «служить бы рад, прислуживаться тошно».
Заповеди Молчалина: «Во-первых, угождать всем людям без изъятья».