«Послушайте, Максим Максимыч, – отвечал он, – у меня несчастный характер; воспитание ли меня сделало таким, бог ли так меня создал, не знаю; знаю только то, что если я причиною несчастия других, то и сам не менее несчастлив; разумеется, это им плохое утешение – только дело в том, что это так. В первой моей молодости, с той минуты, когда я вышел из опеки родных, я стал наслаждаться бешено всеми удовольствиями, которые можно достать за деньги, и разумеется, удовольствия эти мне опротивели. Потом пустился я в большой свет, и скоро общество мне также надоело; влюблялся в светских красавиц и был любим, – но их любовь только раздражала мое воображение и самолюбие, а сердце осталось пусто… Я стал читать, учиться – науки также надоели; я видел, что ни слава, ни счастье от них не зависят нисколько, потому что самые счастливые люди – невежды, а слава – удача, и чтоб добиться ее, надо только быть ловким. Тогда мне стало скучно… Вскоре перевели меня на Кавказ: это самое счастливое время моей жизни. Я надеялся, что скука не живет под чеченскими пулями – напрасно: через месяц я так привык к их жужжанию и к близости смерти, что, право, обращал больше внимание на комаров, – и мне стало скучнее прежнего, потому что я потерял почти последнюю надежду. Когда я увидел Бэлу в своем доме, когда в первый раз, держа ее на коленях, целовал ее черные локоны, я, глупец, подумал, что она ангел, посланный мне сострадательной судьбою… Я опять ошибся: любовь дикарки немногим лучше любви знатной барыни; невежество и простосердечие одной так же надоедают, как и кокетство другой. Если вы хотите, я ее еще люблю, я ей благодарен за несколько минут довольно сладких, я за нее отдам жизнь, – только мне с нею скучно… Глупец я или злодей, не знаю; но то верно, что я также очень достоин сожаления, может быть больше, нежели она: во мне душа испорчена светом, воображение беспокойное, сердце ненасытное; мне все мало: к печали я так же легко привыкаю, как к наслаждению, и жизнь моя становится пустее день ото дня; мне осталось одно средство: путешествовать. Как только будет можно, отправлюсь – только не в Европу, избави боже! – поеду в Америку, в Аравию, в Индию, – авось где-нибудь умру на дороге! По крайней мере я уверен, что это последнее утешение не скоро истощится, с бурь и дурных дорог». Так он говорил долго, и его слова врезались у меня в памяти, потому что в первый раз я слышал такие вещи от двадцатипятилетнего человека, и, бог даст, в последний…
Можно написать сочинение по такому плану: 1. Как воспитывали Остапа в бурсе. 2. Характер Остапа.( отношение к матери, встреча с отцом в начале книги) 3. Остап на войне- первые победы, другие казаки его хвалят 4. Как вел себя на казни 5. Что говорит о нем Тарас Бульба. Вот как можно начать:(не по порядку) 1. Остап отличается крутым нравом, которым славились все казаки. Приехав к отцу, он не терпит насмешек в свой адрес. Приведу цитаты: "Не смейся, не смейся, батьку!" ,"хоть ты мне и батько, а как будешь смеяться, то, ей-богу,поколочу!". Старший сын Тараса Бульбы очень похож на отца, и это вызывает гордость старого отца: ".Добрый будет козак!" 2. Нравы казачества того времени полностью соответствовали характера Остапа. Он был тверд, упрям, как его отец: "Остап считался всегда одним из лучших товарищей. Он редко предводительствовал другими в дерзких предприятиях - обобрать чужой сад или огород, но зато он был всегда одним из первых, приходивших под знамена предприимчивого бурсака, и никогда, ни в каком случае, не выдавал своих товарищей". Забегая вперед, нужно сказать, что эта громадная сила духа, сила настоящего казака и, и на суровой казни позволяет ему сохранить чувство собственного достоинства, не склонить головы. Не случайно, в толпе зевак на казни оказывается и Тарас Бульба. Звучат последние слова Остапа отцу :"Батько! где ты! Слышишь ли ты? - Слышу! - раздалось среди всеобщей тишины, и весь миллион народа в одно время вздрогнул".Не смотря на горечь утраты, онтец гордится мужеством сына. 3. Но не только храбростью и твердостью духа силен Остап. Он к состраданию, по крайней мере, состраданию по меркам того жестокого времени: "Он душевно был тронут слезами бедной матери, и это одно только его смущало и заставляло задумчиво опустить голову." 4. И что самое главное, храбр молодой казак на поле боя, рубится с врагом с умело и решительно, чем вызывает похвалы других, старших казаков. И Тарас Бульба радуется, что так лестно говорят о его старшем сыне. Вот как пишет автор об Остапе: "Остапу, казалось, был на роду написан битвенный путь и трудное знанье вершить ратные дела." ,"Уже испытанной уверенностью стали теперь означаться его движения, и в них не могли не быть заметны наклонности будущего вождя. Крепостью дышало его тело, и рыцарские его качества уже приобрели широкую силу льва". Остап Бульба - будущее казачества, достойный сын Тараса Бульбы, образец героического поведения, самые лучшие качества казаков собраны нем.
Почти все рассказы К. Паустовского посвящены родине — ее всероссийским полям, ее лесам, рекам и озерам. Он был внимательнейшим и благодарным слушателем неиссякаемой музыки природы. Потому-то все рассказы его так разнообразны, несмотря на то что в них чаще всего нет сюжета. Точнее сказать, сюжетом для К. Паустовского могло послужить все — любая мелочь, любое проявление животной или растительной жизни. В одном из рассказов он пишет, например, о том, как незаметно, слегка качнувшись, отделился от ветки осенний кленовый лист, как он, начав свой путь к земле, "вздрогнул, на одно мгновение остановился в воз духе и косо начал падать к моим ногам, чуть шелестя и качаясь. Впервые я услыхал шелест падающего листа — неясный звук, похожий на детский шепот..." ("Желтый свет"). Полет кленового листа составляет главное содержание рассказа. Нельзя не очароваться таким "сюжетом", не восхититься этим почти детски свежим восприятием мира, соединенным с мудростью властительного слова. Заслуга К. Паустовского состояла в том, что он совершил своеобразное "географическое", психологическое, но главным образом поэтическое открытие буквально "под носом" у Москвы и Рязани. Нужно было обладать могучим воображением и натурой страстного путешественника, чтобы как бы заново открыть целый край и подарить его миллионам читателей как драгоценную жемчужину природы. При этом писатель неоднократно подчеркивает, что природа эта внешне кажется совершенно простой, неброской, даже будничной: "В Мещерском крае нет никаких особенных красот и богатств, кроме лесов, лугов и прозрачного воздуха". Но так кажется, говорит он, только в первые дни, а потом с каждым часом Мещера делается все богаче, разнообразнее и милее сердцу. "И наконец, наступает время, когда о ней можно рассказывать удивительные истории". "Мещерская сторона" К. Паустовского от начала до конца составлена из таких удивительных историй — о сосновых борах, чистых и просветленных, где можно за несколько десятков метров увидеть пролетающую птицу, о поемных и лесных озерах, о болотах, покрытых ольхой и осиной, о цветах и травах, о привычках птиц, о дождях и радугах. Он, наконец, пишет о великом разнообразии красок... русского ненастья. И еще одна особенность этого произведения: в нем, как почти всегда у К. Паустовского, нет занимательного сюжета или хитро завязанной фабулы. Однако повесть читается с неослабевающим интересом. Почти в каждой из маленьких главок самые разные люди — пастухи, сторожа, паромщики. Их портреты нарисованы очень зоркой кистью. В каждом из жителей, населяющих край, К. Паустовский находит какую-нибудь драгоценную человеческую черту. Вообще-то едва ли не все сюжеты у К. Паустовского поэтичны в самом прямом смысле слова. Как это бывает с хорошими стихами; некоторые из них не только трудно, но просто невозможно пересказать — уж лучше прочитать самый текст, как обычно и поступают со стихами, когда боятся огрубить их прелесть прозаической речью. Своими поэтическими произведениями К. Паустовский внушает великое уважение к природе, к целесообразности ее законов, к ее возвышающей душу красоте. Его проза, музыкальная, легкая, грациозная, несет в себе огромный запас знаний о мире, о его могучем животворном начале, но и о его хрупкости. Надо беречь наш мир, эту прекрасную, милую и такую легкоранимую землю. Во имя этой любви и заботы жил и творил замечательный русский художник, певец родной природы Константин Паустовский.
«Послушайте, Максим Максимыч, – отвечал он, – у меня несчастный характер; воспитание ли меня сделало таким, бог ли так меня создал, не знаю; знаю только то, что если я причиною несчастия других, то и сам не менее несчастлив; разумеется, это им плохое утешение – только дело в том, что это так. В первой моей молодости, с той минуты, когда я вышел из опеки родных, я стал наслаждаться бешено всеми удовольствиями, которые можно достать за деньги, и разумеется, удовольствия эти мне опротивели. Потом пустился я в большой свет, и скоро общество мне также надоело; влюблялся в светских красавиц и был любим, – но их любовь только раздражала мое воображение и самолюбие, а сердце осталось пусто… Я стал читать, учиться – науки также надоели; я видел, что ни слава, ни счастье от них не зависят нисколько, потому что самые счастливые люди – невежды, а слава – удача, и чтоб добиться ее, надо только быть ловким. Тогда мне стало скучно… Вскоре перевели меня на Кавказ: это самое счастливое время моей жизни. Я надеялся, что скука не живет под чеченскими пулями – напрасно: через месяц я так привык к их жужжанию и к близости смерти, что, право, обращал больше внимание на комаров, – и мне стало скучнее прежнего, потому что я потерял почти последнюю надежду. Когда я увидел Бэлу в своем доме, когда в первый раз, держа ее на коленях, целовал ее черные локоны, я, глупец, подумал, что она ангел, посланный мне сострадательной судьбою… Я опять ошибся: любовь дикарки немногим лучше любви знатной барыни; невежество и простосердечие одной так же надоедают, как и кокетство другой. Если вы хотите, я ее еще люблю, я ей благодарен за несколько минут довольно сладких, я за нее отдам жизнь, – только мне с нею скучно… Глупец я или злодей, не знаю; но то верно, что я также очень достоин сожаления, может быть больше, нежели она: во мне душа испорчена светом, воображение беспокойное, сердце ненасытное; мне все мало: к печали я так же легко привыкаю, как к наслаждению, и жизнь моя становится пустее день ото дня; мне осталось одно средство: путешествовать. Как только будет можно, отправлюсь – только не в Европу, избави боже! – поеду в Америку, в Аравию, в Индию, – авось где-нибудь умру на дороге! По крайней мере я уверен, что это последнее утешение не скоро истощится, с бурь и дурных дорог». Так он говорил долго, и его слова врезались у меня в памяти, потому что в первый раз я слышал такие вещи от двадцатипятилетнего человека, и, бог даст, в последний…