Сложно придумать свой, другой, конец к рассказу Пришвина "Выскочка", т. к. будто все так и должно было закончиться в этой истории, чтобы он приобрел этот поучительный смысл.
Но автор вопроса дала замечательный ответ с продолжением истории так, что и все авторское осталось,а свое выдуманное продолжение внесло еще и дополнительные поучительные моменты, получилось, на мой взгляд, гармоничное целое.
И мой вариант другого конца произведения.
Продолжу после этой части рассказа:
Когда кость выпала, Вьюшка отпустила сороку, а та от неожиданности и стыда не знала куда деться. Самодовольное ее выражение сменилось поникшим взглядом. Не стала она лететь к своим сородичам, чтобы те корили ее за бессмысленную операцию, и около Вьюшки побоялась находится, поэтому отлетела в сторону и села.
Тут сороки загалдели, Выскочка еще ниже опустила голову.
Вьюшка вдруг взяла кость и пошла к направлению к сороке, та в своих горьких думах даже не заметила приближения собаки, хотя сороки зашумели еще сильнее, предупреждая ее. Опомнилась Выскочка, когда перед ней упала кость. Вьюшка положила около сороки кость, посмотрела на нее дружелюбно и пошла обратно.
Выскочка такого поворота событий не ожидала, но не преминула сим воспользоваться и весело затрещала, прыгая по кости. А затем всем птицам в округе рассказывала, как она стащила у собаки перед носом кость. К Вьюшке же она прониклась особым уважением и больше никогда не пыталась воровать у нее еду.
Сложно придумать свой, другой, конец к рассказу Пришвина "Выскочка", т. к. будто все так и должно было закончиться в этой истории, чтобы он приобрел этот поучительный смысл.
Но автор вопроса дала замечательный ответ с продолжением истории так, что и все авторское осталось,а свое выдуманное продолжение внесло еще и дополнительные поучительные моменты, получилось, на мой взгляд, гармоничное целое.
И мой вариант другого конца произведения.
Продолжу после этой части рассказа:
Когда кость выпала, Вьюшка отпустила сороку, а та от неожиданности и стыда не знала куда деться. Самодовольное ее выражение сменилось поникшим взглядом. Не стала она лететь к своим сородичам, чтобы те корили ее за бессмысленную операцию, и около Вьюшки побоялась находится, поэтому отлетела в сторону и села.
Тут сороки загалдели, Выскочка еще ниже опустила голову.
Вьюшка вдруг взяла кость и пошла к направлению к сороке, та в своих горьких думах даже не заметила приближения собаки, хотя сороки зашумели еще сильнее, предупреждая ее. Опомнилась Выскочка, когда перед ней упала кость. Вьюшка положила около сороки кость, посмотрела на нее дружелюбно и пошла обратно.
Выскочка такого поворота событий не ожидала, но не преминула сим воспользоваться и весело затрещала, прыгая по кости. А затем всем птицам в округе рассказывала, как она стащила у собаки перед носом кость. К Вьюшке же она прониклась особым уважением и больше никогда не пыталась воровать у нее еду.
Объяснение:
Вся поверхность земли представлялася зелено‑золотым океаном, по которому брызнули миллионы разных цветов. Сквозь тонкие, высокие стебли травы сквозили голубые, синие и лиловые волошки; желтый дрок выскакивал вверх своею пирамидальною верхушкою; белая кашка зонтикообразными шапками пестрела на поверхности; занесенный бог знает откуда колос пшеницы наливался в гуще. Под тонкими их корнями шныряли куропатки, вытянув свои шеи. Воздух был наполнен тысячью разных птичьих свистов. В небе неподвижно стояли ястребы, распластав свои крылья и неподвижно устремив глаза свои в траву. Крик двигавшейся в стороне тучи диких гусей отдавался бог весть в каком дальнем озере. Из травы подымалась мерными взмахами чайка и роскошно купалась в синих волнах воздуха. Вон она пропала в вышине и только мелькает одною черною точкою.
<…>
Вечером вся степь совершенно переменялась. Все пестрое пространство ее охватывалось последним ярким отблеском солнца и постепенно темнело, так что видно было, как тень перебегала по нем, и она становилась темно‑зеленою; испарения подымались гуще, каждый цветок, каждая травка испускала амбру, и вся степь курилась благовонием. По небу, изголуба‑темному, как будто исполинскою кистью наляпаны были широкие полосы из розового золота; изредка белели клоками легкие и прозрачные облака, и самый свежий, обольстительный, как морские волны, ветерок едва колыхался по верхушкам травы и чуть дотрогивался до щек. Вся музыка, звучавшая днем, утихала и сменялась другою. Пестрые суслики выпалзывали из нор своих, становились на задние лапки и оглашали степь свистом. Трещание кузнечиков становилось слышнее. Иногда слышался из какого‑нибудь уединенного озера крик лебедя и, как серебро, отдавался в воздухе.