Рассказ И.Тургенева"Бежин луг" начинается с описание утра. Во втором описании больше цвета: оно ярче, пестрее, веселее, стремительнее. Всё ярко, живо и весело : луг, холм, лес, дорога, кусты, река, шум пробуждающейся жизни. "Все зашевелилось, проснулось, запело, зашумело, заговорило! Всюду лучистыми алмазами зарделись крупные капли росы; мне навстречу, чистые и ясные, словно тоже обмытые утренней прохладой, принеслись звуки колокола, и вдруг мимо меня, погоняемый знакомыми мальчиками, промчался отдохнувший табун… Красота, поэзия, яркость радуют человека в ослепительном круговороте природы.
В.П.Астафьев. "Капля"(Царь-рыба)
...Серебристым харюзком мелькнул в вершинах леса месяц, задел за острие высокой ели и без всплеска сорвался в уремную гущу. Сеево звезд на небе сгустилось, потемнела речка, и тени дерев, объявившиеся было при месяце, опять исчезли. Лишь отблескивала в перекатах Опариха, катясь по пропаханной, вилючей бороздке к Енисею. Там она распластается по пологому берегу на рукава, проточины и обтрепанной метелкой станет почесывать бок грузного, силой налитого Енисея, несмело с ним заигрывая. Чуть приостановив себя на выдававшейся далеко белокаменной косе, взбурлив тяжелую воду, батюшко Енисей принимал в себя еще одну речушку, сплетал ее в клубок с другими светлыми речками, речушками, которые сотни и тысячи верст бегут к нему, встревоженные непокоем, чтобы капля по капле наполнять молодой силой вечное движение. Казалось, тише, чем было, и быть уже не могло, но не слухом, не телом, а душою природы, присутствующей и во мне, я почувствовал вершину тишины, младенчески пульсирующее темечко нарождающегося дня - настал тот краткий миг, когда над миром парил лишь божий дух един, как рекли в старину. На заостренном конце продолговатого ивового листа набухла, созрела крупная капля и, тяжелой силой налитая, замерла, боясь обрушить мир своим падением. И я замер.
Тайга дышала, просыпалась, росла. А капля? Я оглянулся и от серебристого крапа, невдали переходящего в сплошное сияние, зажмурил глаза. Сердце мое трепыхнулось и обмерло от радости: на каждом листке, на каждой хвоинке, травке, в венцах соцветий, на дудках дедюлек, на лапах пихтарников, на необгорелыми концами высунувшихся из костра дровах, на одежде, на сухостоинах и на живых стволах деревьев, даже на сапогах спящих ребят мерцали, светились, играли капли, и каждая роняла крошечную блестку света, но, слившись вместе, эти блестки заливали сиянием торжествующей жизни все вокруг, и вроде бы впервые за четверть века, минувшего с войны, я, не зная, кому в этот миг воздать благодарность, пролепетал, а быть может подумал: "Как хорошо, что меня не убили на войне и я дожил до этого утра…"
Снег идет, снег идет. К белым звездочкам в буране Тянутся цветы герани За оконный переплет. Снег идет, и всё в смятеньи, Всё пускается в полет,- Черной лестницы ступени, Перекрестка поворот. Снег идет, снег идет, Словно падают не хлопья, А в заплатанном салопе Сходит наземь небосвод. Словно с видом чудака, С верхней лестничной площадки, Крадучись, играя в прятки, Сходит небо с чердака. Потому что жизнь не ждет. Не оглянешься - и святки. Только промежуток краткий, Смотришь, там и новый год. Снег идет, густой-густой. В ногу с ним, стопами теми, В том же темпе, с ленью той Или с той же быстротой, Может быть, проходит время? Может быть, за годом год Следуют, как снег идет, Или как слова в поэме? Снег идет, снег идет, Снег идет, и всё в смятеньи: Убеленный пешеход, Удивленные растенья, Перекрестка поворот. Вот называется:Снег идет
Во втором описании больше цвета: оно ярче, пестрее, веселее, стремительнее.
Всё ярко, живо и весело : луг, холм, лес, дорога, кусты, река, шум пробуждающейся жизни.
"Все зашевелилось, проснулось, запело, зашумело, заговорило!
Всюду лучистыми алмазами зарделись крупные капли росы; мне навстречу, чистые и ясные, словно тоже обмытые утренней прохладой, принеслись звуки колокола, и вдруг мимо меня, погоняемый знакомыми мальчиками, промчался отдохнувший табун…
Красота, поэзия, яркость радуют человека в ослепительном круговороте природы.
В.П.Астафьев. "Капля"(Царь-рыба)
...Серебристым харюзком мелькнул в вершинах леса месяц, задел за острие
высокой ели и без всплеска сорвался в уремную гущу. Сеево звезд на небе
сгустилось, потемнела речка, и тени дерев, объявившиеся было при месяце,
опять исчезли. Лишь отблескивала в перекатах Опариха, катясь по пропаханной,
вилючей бороздке к Енисею. Там она распластается по пологому берегу на
рукава, проточины и обтрепанной метелкой станет почесывать бок грузного,
силой налитого Енисея, несмело с ним заигрывая. Чуть приостановив себя на
выдававшейся далеко белокаменной косе, взбурлив тяжелую воду, батюшко Енисей
принимал в себя еще одну речушку, сплетал ее в клубок с другими светлыми
речками, речушками, которые сотни и тысячи верст бегут к нему, встревоженные
непокоем, чтобы капля по капле наполнять молодой силой вечное движение.
Казалось, тише, чем было, и быть уже не могло, но не слухом, не телом,
а душою природы, присутствующей и во мне, я почувствовал вершину тишины,
младенчески пульсирующее темечко нарождающегося дня - настал тот краткий
миг, когда над миром парил лишь божий дух един, как рекли в старину.
На заостренном конце продолговатого ивового листа набухла, созрела
крупная капля и, тяжелой силой налитая, замерла, боясь обрушить мир своим
падением.
И я замер.
Тайга дышала, просыпалась, росла.
А капля?
Я оглянулся и от серебристого крапа, невдали переходящего в сплошное сияние, зажмурил глаза. Сердце мое трепыхнулось и обмерло от радости: на каждом листке, на каждой хвоинке, травке, в венцах соцветий, на дудках дедюлек, на лапах пихтарников, на необгорелыми концами высунувшихся из костра дровах, на одежде, на сухостоинах и на живых стволах деревьев, даже на сапогах спящих ребят мерцали, светились, играли капли, и каждая роняла крошечную блестку света, но, слившись вместе, эти блестки заливали сиянием торжествующей жизни все вокруг, и вроде бы впервые за четверть века, минувшего с войны, я, не зная, кому в этот миг воздать благодарность, пролепетал, а быть может подумал: "Как хорошо, что меня не убили на войне и я дожил до этого утра…"