На росинки — сам не свой! Помню я: бывало, няня, Понимаешь, хоть молчишь, Сон покоен. Утром встанешь — Долго сидя за чулком, Слёзы падшей красоты И с тоскою ждёшь рассвета, День прожитый пред тобою Поздно. Тянется ко сну… Пот в лесу за топором, Петухи давно пропели. «Здравствуй, Ваня! Долго спишь!» Вся исчезнет наконец! Упрекнуть она, мол, хочет, На дворе и за двором.
Видишь горькие потери, Пот на пашнях за сохами,
* * * Я сижу. Свеча горит. Чуть сорока защекочет — Всё дурачишься с котом. И под говор я засну. Клочья нищенских одежд. А теперь ночной порою Что-то холодно, дрожу… Униженье, голод, горе, Молвит: «Баловень ты, Ваня, Прямо в садик… Рай земной! Где-то дрожки прогремели… Да присядь вот на скамейку, Видишь зла и грязи море, Страшным призраком стоит. Племя жалкое невежд, О, когда же горечь эта До полночи говорит. И затворенные двери На груди гора лежит: Пот на гумнах за цепами, И старушка с расстановкой Песни, говор… А как глянешь Для убитой нищеты…
Давит голову свинец. Сказку длинную скажу». Встань, подай мою шубейку; С приподнятою головкой
Бирюк – личность цельная, но трагичная. Его трагедия заключается в том, что у него есть собственные взгляды на жизнь, но иногда ему приходится ими поступаться. В произведении показано, что большинство крестьян середины XIХ века относились к воровству, как к чему-то обыденному: «Вязанки хворосту не даст из леса утащить» , – говорил мужик, будто у него было полное право красть из леса хворост. Конечно, главную роль в становлении такого мировоззрения сыграли некоторые социальные проблемы: необеспеченность крестьян, необразованность и безнравственность. Бирюк не похож на них. Он сам живет в глубокой бедности: «изба Бирюка состояла из одной комнаты, закоптелой, низкой и пустой, без полатей и перегородок», — но не ворует (если бы он воровал лес, он мог бы себе позволить белую избу) и пытается отучить от этого других: «а ты все равно воровать не ходи» . Он четко осознает, что, если каждый будет воровать, станет только хуже. Уверенный в своей правоте, он твердо шагает к собственной цели. Бирюком в Орловской губернии называли угрюмого и одинокого человека. Лесник Фома одиноко жил в закоптелой и низкой избушке с двумя малолетними детьми, жена его бросила, семейное горе и тяжелая жизнь сделали его еще более угрюмым и необщительным. Главным и единственным событием рассказа является поимка лесником бедняка-крестьянина, срубившего в барском лесу дерево. Конфликт произведения состоит в столкновении лесника с мужиком. Образ Бирюка сложный и противоречивый. Психологический портрет лесника свидетельствует об исключительной силе Бирюка, становится понятно, почему все окрестные мужики боялись его. «Он был высокого роста, плечист и сложен на славу. ..Черная курчавая борода закрывала до половины его суровое и мужественное лицо; из-под сросшихся широких бровей смело глядели небольшие карие глаза» . С виду этот человек грубый и грозный, а на самом деле — хороший и добрый. И рассказчик явно любуется своим героем. Ключ к пониманию характера Фомы — прозвище, которым его наделяют крестьяне. От них мы получаем косвенную характеристику лесника: «мастер своего дела» ; «вязанки хворосту не даст утащить» ; «силен.. . и ловок, как бес.. . И ничем его взять нельзя: ни вином, ни деньгами; ни на какую приманку не идет» .
Помню я: бывало, няня,
Понимаешь, хоть молчишь,
Сон покоен. Утром встанешь —
Долго сидя за чулком,
Слёзы падшей красоты
И с тоскою ждёшь рассвета,
День прожитый пред тобою
Поздно. Тянется ко сну…
Пот в лесу за топором,
Петухи давно пропели.
«Здравствуй, Ваня! Долго спишь!»
Вся исчезнет наконец!
Упрекнуть она, мол, хочет,
На дворе и за двором.
Видишь горькие потери,
Пот на пашнях за сохами,
* * *
Я сижу. Свеча горит.
Чуть сорока защекочет —
Всё дурачишься с котом.
И под говор я засну.
Клочья нищенских одежд.
А теперь ночной порою
Что-то холодно, дрожу…
Униженье, голод, горе,
Молвит: «Баловень ты, Ваня,
Прямо в садик… Рай земной!
Где-то дрожки прогремели…
Да присядь вот на скамейку,
Видишь зла и грязи море,
Страшным призраком стоит.
Племя жалкое невежд,
О, когда же горечь эта
До полночи говорит.
И затворенные двери
На груди гора лежит:
Пот на гумнах за цепами,
И старушка с расстановкой
Песни, говор… А как глянешь
Для убитой нищеты…
Давит голову свинец.
Сказку длинную скажу».
Встань, подай мою шубейку;
С приподнятою головкой