Образ матери Есенина неразрывно связан с образом родной русской природой, рязанскими полями, искусно описанных поэтом в его стихотворениях. Даже в произведении «Письмо матери» Есенин упоминает не только маму, но и её избушку, белый сад. Даже будучи за границей, поэт писал матери письма, письма со стихами, а также письма о тоске по родной природе; как бы не манили его иностранные девушки (как, например, из стихотворения «Шаганэ ты моя, Шаганэ»), он всё равно бесконечно скучал по «волнистой ржи» и «Рязанским раздольям». Природа упоминается во многих произведениях Сергея Есенина, она крепко-накрепко связана с нежным образом старушки-матери, ведь русскую природу Сергей запомнил с детства, когда ещё мальчишкой гулял по деревне и писал свои первые робкие стихи о любви, и именно тогда именно мать была как можно ближе к Есенину.
Образ матери и образ природы близки сердцу поэта, иначе не стал бы он с такой светлой любовью писать об этом. И то, и другое для Есенина самое нежное и самое близкое.
:В бревенчатый домик школы, стоявший особняком, Том вошел размашистой походкой человека, который торопится по важному делу. Повесив шляпу на гвоздь, он с озабоченным видом к своему месту. Учитель, восседавший позади кафедры в просторном плетеном кресле, подремывал, убаюканный мушиным гудением класса. Появление Тома вернуло его к реальности.
– Томас Сойер!
Когда твое имя произносят полностью, ничего хорошего это, как правило, не предвещает.
– Я здесь, сэр.
– Подойдите сюда! Вы, как всегда, опоздали. В чем причина?
Том вознамерился было соврать, чтобы избежать наказания, но тут увидел две толстые золотистые косы, которые узнал мгновенно – исключительно благодаря сверхъестественной силе любви. Увидел он также и то, что единственное свободное место во всем классе находится рядом с этой девочкой. Не колеблясь ни секунды, он заявил:
– Я остановился на минуту, чтобы поболтать с Гекльберри Финном.
Учителя чуть не хватил удар. В немом изумлении он некоторое время взирал на Тома. Гудение прекратилось, и в классе воцарилась гробовая тишина. Кое-кто уже начал подумывать, что этот отчаянный малый окончательно рехнулся.
Учитель ошеломленно переспросил:
– Вы… Что вы сделали? Я не ослышался?
– Нет.
– Томас Сойер, это самое поразительное признание, какое мне когда-либо приходилось слышать. Боюсь, что одной линейки за такой проступок недостаточно. Ну-ка, снимите вашу куртку.
К тому моменту, когда изломались все розги, рука учителя окончательно онемела, после чего последовал приказ:
– А теперь, сэр, ступайте и займите место рядом с девочками! Пусть это послужит вам дополнительным уроком.
Казалось, что смешок, волной пролетевший по классу, смутил Тома; на самом же деле это было вовсе не смущение, а смиренная робость и благоговение перед новым божеством. Или еще точнее: страх, смешанный с радостью, которую сулила такая невероятная удача. Он присел на самый краешек сосновой скамьи, а девочка, задрав носик, отодвинулась как можно дальше. Вокруг зашептались, подталкивая друг друга и перемигиваясь, но Том сидел смирно, сложив руки на длинной приземистой парте. На первый взгляд казалось, что он с головой погрузился в книгу.