Первую любовь Лермонтов пережил еще на Кавказе в 1825 году. Он ее не забыл – как первую любовь. «Кто мне поверит, что я знал любовь, имея 10 лет от роду? Мы были большим семейством на водах Кавказских… К моим кузинам приходила одна дама с дочерью, девочкой лет 9. Я ее видел там. Я не помню хороша собою была она или нет. …Я тогда ни об чем не имел понятия, тем не менее это была страсть, сильная, хотя и ребяческая: это была истинная любовь…,» -- писал поэт, вспоминая кавказское лето 1825 года.В эту же пору он пишет стихотворение «Первая любовь»:В ребячестве моем тоску любови знойной Уж стал я понимать душою беспокойной… (I, 296)*В то время, когда Лермонтов писал это стихотворение (его относят к 1830 -- 1831 гг.), его юное сердце знало уже другую любовь. Длилась жизнь сердца, от которой оно не могло и не хотело отказаться. Лермонтов уже давно понял то, о чем так точно скажет в стихотворении «1831-го июня 11 дня»:Я не могу любовь определить, Но это страсть сильнейшая! – любить Необходимость мне; и я любил Всем напряжением душевных сил. (I, 183)**Предел любви расширялся до предела жизни, до закона поступков, общего морального веления. Это высокое понимание любви было для Лермонтова в тесном единении с его творчеством
Размер — схема чередования ударного и безударного слогов. Силлабо-тоническое стихосложение знает пять основных стихотворных размеров: хорей, ямб, дактиль, амфибрахий, анапест.
Хорей — стопа (сочетание ударного и безударного слогов), состоящая из двух слогов, где первый слог — ударный, второй — безударный.
В небе тают облака,
И, лучистая на зное,
В искрах катится река,
Словно зеркало стальное.
Ямб — стопа, состоящая из двух слогов, где первый слог безударный, второй — ударный:
Опять стою я над Невой,
И снова, как в былые годы,
Смотрю и я, как бы живой,
На эти дремлющие воды.
Дактиль — стопа из трех слогов, где первый слог ударный, второй и третий — безударные:
Ранними летними росами
Выйдем мы в поле гулять.
Будем звенящими косами
Сочные травы срезать!
Амфибрахий — стопа из трех слогов, где первый и третий слоги безударные, а второй — ударный:
Есть женщины в русских селеньях
С спокойною важностью лиц,
С красивою силой в движеньях,
С походкой, со взглядом цариц.
Анапест — стопа из трех слогов, где первый и второй слоги безударные, а третий — ударный:
Прозвучало над ясной рекою,
Прозвенело в померкшем лугу,
Прокатилось над рощей немою,
Засветилось на том берегу.
Белый стих — стих, не имеющий рифмы, но обладающий определенным размером: белый ямб, белый анапест и т. д.
В повести «Восковая персона» Юрий Николаевич Тынянов обращается к Петровской эпохе, продолжая художественно исследовать природу и противоречия русского самодержавия. Но и тут «посредником» между Тыняновым и эпохой оказался, разумеется, Пушкин. Для великого поэта воплощением Петра, его дел и устремленности в будущее стал памятник Фальконе. Однако Пушкин строит свою поэму «Медный всадник» на антитезе, которой в памятнике нет. В «Медном всаднике» важнейшее значение имеет противопоставление Петра, «мощного властителя судьбы», Евгению, предстающему тут «игралищем судьбы» и ее жертвой. Хвала Петру, одическое изображение того, что он сотворил, неотделимо в поэме от печального рассказа про «бедного» Евгения, вступившего в своеобразный конфликт с кумиром на бронзовом коне.Введя в поэму Евгения, Пушкин поставил острейшую проблему противоречивости исторического прогресса.Поэт дал свое решение и вместе с тем, как и в других случаях, «открыл» сложную тему для художников будущих поколений. Тынянов обращается к тому моменту жизни Петра, когда царь перестает быть «властелином судьбы» и сам становится ее жертвой. Этой иронии «избегли немногие исторические деятели» . В тыняновском повествовании сама смерть Петра является как бы результатом или, во всяком случае, символом смены эпох, исторических сдвигов. Писатель берет именно тот момент, когда разгул цинизма, низменных страстей, растления в среде господствующих классов уже никак и ничем оправдать невозможно. «Иронию» происходящих событий ощущает в «Восковой персоне» сам умирающий Петр.Он видит, как приостанавливается дело всей его жизни, и горько переживает свое бессилие что-либо изменить. Причина не столько в его болезни, сколько в том, что он оказался перед лицом обстоятельств и фактов, с которыми ему не совладать. Симпатии писателя к Петру, предстающему фигурой трагической, несомненны, но столь же несомненно стремление избежать какой бы то ни было идеализации образа царя и всей ситуации, складывающейся к моменту его смерти. Петр чувствует, что умирает среди трудов незаконченных, но могли ли они быть вообще продолжены так, как хотелось бы царю? Ему снится ноша - та, что он тащил на себе всю жизнь. Во сне он перетаскивает ее с места на место в абсолютной пустоте. Что означает «пустота» для болезненного сознания Петра? Многое. Меншиков - «любимец миньон» -вор. И не один лишь Данилыч вор. Рядом с комнатой, где умирает царь, в каморке сидит царский следователь, «генерал-фискал», и «шьет» дело, одно за другим,- на Меншикова, на знатнейших людей в государстве и на «ее самодержавие» в их числе. Масштабы беззаконий, хищений, развращения нравов огромны. И в результате «дело идет», дело «стоит». «Дела», которые шьет следователь, лишь выражение того, что застопорилось главное «дело», ради которого жил царь.В этом, а не в болезни главная причина его смерти. На сообщения своего тайного следователя Петр реагирует непонятно: не то, мол, нужно дальше расследовать, не то, мол, брось, теперь все равно. Умирая, царь оказывается в тупике и сам это понимает. Писатель стремился создать картину эпохи, ее образ, раскрыть главные особенности, при этом хотел обойтись малым объемом. Отсюда необычайная емкость повествования, нелегкая для восприятия. Петр умирает, окруженный «наследниками» - Екатериной, Меншиковым, Ягужинским. Для Меншикова и других «птенцов гнезда Петрова» мир трудов превратился в мир интриг, склок, борьбы честолюбий и жажды власти. Бывшие соратники Петра вместе с творческой энергией утратили жизнелюбие, они внутренне омертвели. В противовес им автор воспевает гений Растрелли, в первую очередь как автора воскового подобия Петра. Петр и Растрелли любят работу и творчество. В художественное единство «Восковой персоны» входит и линия народных «низов». Петр мог вершить свои великие, а его наследники - свои недостойные дела.
Уж стал я понимать душою беспокойной…
(I, 296)*В то время, когда Лермонтов писал это стихотворение (его относят к 1830 -- 1831 гг.), его юное сердце знало уже другую любовь. Длилась жизнь сердца, от которой оно не могло и не хотело отказаться. Лермонтов уже давно понял то, о чем так точно скажет в стихотворении «1831-го июня 11 дня»:Я не могу любовь определить,
Но это страсть сильнейшая! – любить
Необходимость мне; и я любил
Всем напряжением душевных сил.
(I, 183)**Предел любви расширялся до предела жизни, до закона поступков, общего морального веления. Это высокое понимание любви было для Лермонтова в тесном единении с его творчеством