Родители были в отчаяньи, всю ночь они искали ее и, не найдя, плакали, обняв друг друга. Однако уже на следующее утро они обнаружили ее на лужайке у дома, поющую и веселую.
– Мама, – сказала девочка. – Я хочу любить!
– Но тебе еще рано, – сказала смущенная королева.
– Надо немного подрасти, – сказал король.
– Сколько надо ждать? – серьезно спросила Дионелла.
– Годы проходят быстро, – ответила королева.
– Го-о-оды? – ужаснулась девочка. – Ни за что! Завтра же я вырасту.
Она снова пропала на ночь, а ранним утром явилась прекрасной юной девушкой. При этом она была так хороша, нежна и обаятельна, что счастью родителей не было предела.
Той же весной Дионелла была объявлена невестой. Со всех сторон посыпались предложения руки и сердца от самых прекрасных и знатных юношей. Однако гордая красавица поставила условие: кто посватается к ней, должен провести с ней один день, чтобы она могла испытать его и решить, достоин ли он стать ее мужем.
Со всеми женихами Дионелла была разной, но всегда искренней и внимательной. Она умела понять и оценить каждого, разглядеть его достоинства и показать свое одобрение. Иногда перед заходом солнца Дионелла едва слышно произносила томное «да» и могла даже позволить поцеловать себя. Но как только солнце клонилось к закату, она начинала издеваться над новым женихом, выказывая ему презрение и раскрывая перед ним все его недостатки и пороки. И самым ужасным было то, что она опять-таки говорила чистую правду, ибо в любом человеке всегда есть и хорошее и плохое. Она умела издеваться даже над достоинствами женихов и бывала в этом весьма убедительной:
– Ты так красив, – говорила она прекрасному юноше. – Хочется без конца любоваться тобой, но женщина ищет того, кто будет любоваться ею.
– Я выколю себе глаза, изрежу лицо, сделаюсь уродом! – в отчаянье говорил юный красавец.
– Уродом? – морщилась Дионелла. – Но урод, чтобы его любили, должен быть великим, а какой же великий может отказаться от своего предназначения ради женской юбки?
И было похоже, что отчаянье жениха весьма радовало невесту.
– Ты так добр, ты просто святой! – говорила она другому и добавляла: – Но святые должны быть мертвыми, иначе они требуют поклонения и становятся тиранами.
День за днем Дионелла наслаждалась столь притягательными для девического сердца занятиями: знакомством, невинной встречей глаз, случайным прикосновением рук, молчанием или беседой, полными особого, понятного только двоим смысла. Но вечером, перед тем, как исчезал последний луч солнца, она отказывала очередному жениху и даже могла потребовать, чтобы тот лишил себя жизни:
– Ты говорил, что любишь и не можешь жить без меня? Если ты не лгал – я буду ждать тебя с первым лучом солнца – а ты вон с той скалы можешь кинуться в пучину. До утра, мой верный рыцарь! – шептала девушка, обливаясь слезами и награждая смятенного юношу соленым прощальным поцелуем.
И она приходила с первым лучом солнца.
И видела, как кидаются со скалы несчастные влюбленные.
И многим прекрасным молодым людям день, проведенный с нею, стоил жизни.
Когда кто-то из женихов отказывался лишить себя жизни и старался побыстрей уехать от греха подальше, она веселилась и хохотала до слез. Когда же влюбленный юноша выполнял ее злую волю, златокудрая красавица, глядя на его гибель, мрачнела и задумывалась, по ее щеке сбегала быстрая слеза. Девушка в отчаянье бежала по берегу, сама готовая броситься в волны, но с последним лучом солнца она неизменно исчезала. И так каждую ночь.
Шли месяцы, и Дионелла никому не давала своего согласия на брак. Казалось, что она растет несносной и злой. Какая-то тайна окружала ее, но даже королева ничего не могла выведать у дочери и, сколько ни старалась, ни о чем не могла догадаться.
Однажды, оставшись наедине с Дионеллой, королева спросила:
– Куда ты пропадаешь ночью?
– Никогда не спрашивай меня об этом! – ответила девушка, и лицо ее исказилось, будто от боли.
Никто так и не узнал, куда она пропадает на ночь. Иногда видели, как перед заходом солнца девушка бежала в горы и исчезала в зарослях у ручья или среди камней. След ее неожиданно исчезал, и нигде не было никаких признаков ее пребывания. Никому не приходило в голову, что Дионелла чаще всего проводила ночь в самóм замке, в сторожевой башне. Тяжелые дубовые двери, ведущие в башню, всегда были заперты, и мало кто помнил, что в башню можно было попасть по лестнице, скрытой в двухметровых стенах старого замка. По этой лестнице защитники крепости могли спуститься в подземный ход, а по нему выйти далеко за пределы замка через старый заброшенный колодец или через каменный завал у ручья. Войны в этих местах давно закончились, о подземном ходе никто уже не вспоминал, а в сторожевой башне хозяева хранили лечебные травы и коренья. Через старые бойницы с верхней площадки открывался прекрасный вид на окрестности. Из бойниц были сделаны узкие окна с цветными стеклами, отчего сторожевая башня потеряла свою суровость и стала уютной.
Объяснение:
Объяснение:
аждого человека, пусть даже самого глупого и никчемного, Владимир Маяковский привык воспринимать как целую вселенную. Поэт был убежден, что под складками одежды и налетом светского лоска даже у отъявленного пижона можно отыскать душу, на дне которой найдутся остатки благородства. Впрочем, столь трепетное отношение к людям не мешало Маяковскому открыто высмеивать их пороки, одним из которых он считал неуемную страсть к еде. Цикл стихов, посвященных обличению пагубных привычек и пороков общества, в 1915 году пополнился произведением «Гимн обеду», в котором поэт акцентирует внимание на обжорстве, как на одном из наиболее тяжких грехов человека. И дело не в том, что такая точка зрения соответствует библейским заповедям, к которым Маяковский относится с определенной долей скептицизма. Однако автор понимает, что современные чревоугодники за свежий бифштекс или же ростбиф готовы не только отказаться от своих идеалов, но и закрыть глаза на то, что происходит вокруг.
По мнению поэта, даже война не в состоянии остановить конвейер по производству вкусных блюд, на которые всегда найдутся охотники, даже если в это время «ударами ядр тысячи Реймсов разбить удалось бы». Современного человека, превратившего еду в некий культ, Маяковский именует не иначе, как «желудок в панаме», который озабочен лишь вопросами собственного пропитания. Действительно, подобное поведение было характерно для всех слоев общества накануне революции. Пропитание являлось животрепещущим вопросом как для крестьян и рабочих, так и для дворян, привыкших к роскошной пище, званым ужинам и обедам. И если трапеза состояла менее, чем из 10-12 блюд, то считалось, что хозяева гостеприимного дома находятся на грани нищеты. Именно по этой причине Маяковский обвиняет людей в социальной и политической близорукости, утверждая, что «на слепую кишку хоть надень очки, кишка все равно ничего б не видела».
Больше всего поэта раздражает тот факт, что общество по-прежнему нуждается лишь в хлебе и зрелищах. Причем, на голодный желудок людей тянет пофилософствовать, но после сытной трапезы они забывают, о чем вообще шла речь. Обращаясь к своим современникам, Маяковский презрительно бросает: «Спи, не тревожась картиной крови и тем, что пожаром мир опоясан». Автор понимает, что таких людей кроме еды больше ничего не интересует, и если наступит голодное время, то предприимчивые чревоугодники даже из звезд смогут сфабриковать консервы. Поэтому на их надгробиях поэт предлагает писать не эпитафии, а указывать количество съеженных котлет, потому что ничего другого такие люди не заслуживают.
«Бедная Лиза» сразу стала чрезвычайно популярной в русском обществе. Гуманные чувства, умение сочувствовать и быть чувствительным оказались очень созвучны веяниям времени, когда литература от гражданской тематики, характерной для эпохи Просвещения, перешла к теме личной, частной жизни человека и главным объектом ее внимания стал внутренний мир отдельной личности.
Карамзин совершил и еще одно открытие в литературе. С «Бедной Лизой» в ней появилось такое понятие, как психологизм, то есть умение писателя живо и трогательно изображать внутренний мир человека, его переживания, желания, стремления. В этом смысле Карамзин подготовил почву для писателей XIX века.