Вот пятая глава. Кусака долго металась по следам уехавших людей, добежала до станции и -- промокшая, грязная -- вернулась на дачу. Там она проделала еще одну новую штуку, которой никто, однако, не видал: первый раз взошла на террасу и, приподнявшись на задние лапы, заглянула в стеклянную дверь и даже поскребла когтями. Но в комнатах было пусто, и никто не ответил Кусаке. Поднялся частый дождь, и отовсюду стал надвигаться мрак осенней длинной ночи. Быстро и глухо он заполнил пустую дачу; бесшумно выползал он из кустов и вместе с дождем лился с неприветного неба. На террасе, с которой была снята парусина, отчего она казалась обширной и странно пустой, свет долго еще боролся с тьмою и печально озарял следы грязных ног, но скоро уступил и он. Наступила ночь. И когда уже не было сомнений, что она наступила, собака жалобно и громко завыла. Звенящей, острой, как отчаяние, нотой ворвался этот вой в монотонный, угрюмо покорный шум дождя, прорезал тьму и, замирая, понесся над темным и обнаженным полем. Собака выла -- ровно, настойчиво и безнадежно спокойно. И тому, кто слышал этот вой, казалось, что это стонет и рвется к свету сама беспросветно-темная ночь, и хотелось в тепло, к яркому огню, к любящему женскому сердцу. Собака выла.
«Уж вы, братцы мои, други кровные, Поцалуемтесь да обнимемтесь На последнее расставание. Поклонитесь от меня Алёне Дмитревне, Закажите ей меньше печалиться, Про меня моим детушкам не сказывать; Поклонитесь дому родительскому, Поклонитесь всем нашим товарищам, сами в церкви божией Вы за душу мою, душу грешную!» И казнили Степана Калашникова Смертью лютою, позорною; И головушка бесталанная Во крови на плаху покатилася. Схоронили его за Москва-рекой На чистом поле Промеж трёх дорог: Промеж Тульской, Рязанской, Владимирской, И бугор земли сырой тут насыпали, И кленовый крест тут поставили, И гуляют-шумят ветры буйные Над его безымянной могилкою, И проходят мимо люди добрые: Пройдёт стар человек – перекрестится, Пройдёт молодец – приосанится; Пройдёт девица – пригорюнится, А пройдут гусляры – споют песенку.
* * *
Гей вы, ребята удалые, Гусляры молодые, Голоса заливные! Красно начинали – красно и кончайте, Каждому правдою и честью воздайте. Тороватому боярину слава! И красавице боярыне слава! И всему народу христианскому слава!
М.Ю.Лермонтов начал писать необыкновенно рано. Знаменитый «Парус» - создание семнадцатилетнего поэта. Образы бури, моря и паруса характерны для ранней лирики Лермонтова, где свобода поэтически связывается с одиночеством, мятежными стихиями. «Парус» - стихотворение с глубоким подтекстом. Развитие поэтической мысли в нём своеобразно и отражено в особой композиции произведения: читатель всё время видит морской пейзаж с парусом и автора, размышляющего о них. Причём в двух первых строчках каждого четверостишия возникает картина меняющегося моря, а в двух последних передаётся чувство, вызванное ею. Композиция «Паруса» чётко показывает разделение паруса и лирического героя стихотворения. Центральный образ стихотворения тоже двух планов : это и реальный парус, что «белеет в тумане моря голубом», и одновременно человек с определённой судьбой и характером. В композиции чувствуется двойное движение: парус углубляется в просторы морской стихии. Это внешний сюжет стихотворения. Другое движение связано с нашим пониманием тайны паруса : от вопросов 1 строфы к сочувственным восклицаниям второй, от них к узнаванию самого страстного и заветного желания паруса и оценке этого желания. В 1 строфе взгляд поэта останавливается на овеянной туманом морской дали с одиноким парусом, который белеет , не сливаясь с морем. Сколько людей не один раз в жизни видели такой пейзаж, но у Лермонтова с ним связано поэтическое раздумье. Возникают вопросы: Что ищет он в стране далёкой, Что кинул он в краю родном? Антитеза ищет – кинул, далёкой – родном вводит в стихотворение контраст , который служит основой композиции в данном произведении. Стих звучит легко и плавно, обилие звуков Л, Р, Н, М и пропуск одного и того же ударения в первых двух строках передают лёгкое колыханье морской волны во время штиля. Но вот море меняется. Набежавший ветер поднял волны, и они, кажется, готовы смять парус, «мачта гнётся и скрипит». Свист ветра и шум моря передаются новой звуковой гаммой: преобладающими становятся С, Т, Ч, Щ. Чувство смутной тревоги при виде этой картины переходит в грустную безнадёжность от сознания, что для паруса нет не было счастья и что счастье для него вообще невозможно: Увы! Он счастия не ищет И не от счастия бежит. Одиночество и простор не несут освобождения от мучительных вопросов, встреча с бурей не даёт счастья. Буря не избавляет парус от томительности существования, но буря всё же предпочтительнее умиротворения и гармонии. Эта мысль звучит в последней строфе стихотворения. И снова стихает и голубеет море, светит солнце. Но эта радостная для глаз картина успокаивает совсем ненадолго. Мысль автора контрастна ей по настроению и звучит вызовом всякому спокойствию: А он, мятежный, просит бури, Как будто в бурях есть покой! Резкие переходы от одного состояния к другому, смена контрастных пейзажей подчёркивает разновременность событий, непохожесть их друг на друга. Парус, однако, во всех случаях противостоит окружению. Контрасты пейзажей выявляют противостояние паруса любой среде, открывают его мятежность, неутомимость его движения, вечное несогласие паруса с миром. Природа в «Парусе», как и во многих стихотворениях поэта, живописна. Вот целая палитра ярких и радостных красок: голубых (туман), лазурных (море), золотых (лучи солнца), белых (парус). Главного героя стихотворения поэт характеризует двумя эпитетами : «одинокий» и «мятежный». Для Лермонтова одиночество связано с невозможностью счастья, отсюда лёгкая грусть в самом начале стихотворения. Но парус не боится бури, силён духом и непокорен судьбе – мятежный! Для многих поколений стихотворение «Парус» стало не только поэтическим признанием Лермонтова, но и символом тревожной неуспокоенности, вечных поисков, мужественного противостояния высокой души ничтожному миру.
Кусака долго металась по следам уехавших людей, добежала до станции и -- промокшая, грязная -- вернулась на дачу. Там она проделала еще одну новую штуку, которой никто, однако, не видал: первый раз взошла на террасу и, приподнявшись на задние лапы, заглянула в стеклянную дверь и даже поскребла когтями. Но в комнатах было пусто, и никто не ответил Кусаке. Поднялся частый дождь, и отовсюду стал надвигаться мрак осенней длинной ночи. Быстро и глухо он заполнил пустую дачу; бесшумно выползал он из кустов и вместе с дождем лился с неприветного неба. На террасе, с которой была снята парусина, отчего она казалась обширной и странно пустой, свет долго еще боролся с тьмою и печально озарял следы грязных ног, но скоро уступил и он. Наступила ночь. И когда уже не было сомнений, что она наступила, собака жалобно и громко завыла. Звенящей, острой, как отчаяние, нотой ворвался этот вой в монотонный, угрюмо покорный шум дождя, прорезал тьму и, замирая, понесся над темным и обнаженным полем. Собака выла -- ровно, настойчиво и безнадежно спокойно. И тому, кто слышал этот вой, казалось, что это стонет и рвется к свету сама беспросветно-темная ночь, и хотелось в тепло, к яркому огню, к любящему женскому сердцу. Собака выла.