О Юрие Яковлеве я узнала из книги Марины Москвиной "Учись видеть". Конечно, это не единственная книга, которую я приобрела по совету Марины Львовны. Почему конечно? Потому что невозможно не воспользоваться её советами невозможно. Теперь о книге. Люблю издательство "Детская литература". Именно их сборник мне приглянулся. В нем собраны ключевые рассказы и повести Юрия Яковлева. Все, абсолютно все его произведения мне понравились. Так тонко и проникновенно они написаны, что невольно примеряешь многие ситуации, описанные в них, на себя. Два рассказа мне особенно запали в душу. Это "Баваклава " и "Багульник". "Баваклава" выжмет , вытянет из вас душу. Я не сдержала слез, позвонила бабушке. И вы позвоните (если прочтёте). А если её уже нет, то... да, ничего не поделаешь. Юрий Яковлевич призывает быть чуткими по отношению к своим близким. Конечно, каждый из нас совершал ошибки, но нужно вовремя их исправлять. "Багульник" так тонко и красиво расскажет о человеческих чувствах, про любовь к братьям нашим меньшим, про им, про то, что любовь эта и идёт от души и больше никого не касается, про то, что не нужно кричать об этом, нужно тем кто В этом весь смысл. Все его произведения жизненны. Многие об ошибках, которые каждый совершает в своей жизни. И практически в каждом вы вспомните, увидите себя. А значит задумаетесь и , возможно, исправитесь. Мне кажется это хорошее пополнение детской библиотеки.
Объяснение:
АНДРІЙ
Вдача Андрія: «Андрій, мав живішу і трохи тоншу вдачу».
Характер: «А ще він був меткіший од свого брата; частіше верховодив у найнебезпечніших витівках і не раз завдяки своєму спритному розумові відкручувався від кари»; «Він не знав, що то значить обмірковувати, зважувати чи заздалегідь міряти свої й чужі сили».
Ставлення до науки: «Він був беручкіший до науки й опановував її легше, ніж тяжкі, дужі натури».
Гарний вояка: «Андрій увесь занурився в чарівну музику шабель і куль».
Поведінка під час розплати: «…видко було, як тихо ворушилися уста його і як він вимовив чиєсь ім'я; але не було то ім'я вітчизни, чи матері, чи брата — то було ймення красуні-польки. Тарас вистрілив».
ОСТАП
Вдача Остапа: «Остап без зайвих хитрощів скидав із себе свитку й клався долі, навіть у думці не маючи прохати помилування».
Ставлення до науки: «Старший, Остап, почав з того свою науку, що першого ж року втік додому». «…якнайстаранніше засів за нудотну книжку і незабаром став у перші лави».
Жага до воїнської справи: «Остапові, здавалося, був на роду написаний вояцький шлях і тяжке вміння вершити військові справи».
Мужній воїн: «Остап терпів тортури й катування, як велетень: ні крику, ні стогону не було чутно навіть тоді».
Христианская мифология, комплекс представлений, образов, наглядных символов, связанных с религиозной доктриной христианства и развивающихся во взаимодействии этой доктрины с фольклорными традициями народов. Соотношение между христианской доктриной и X. м. противоречиво. Христианская доктрина как таковая, в своём обязательном для верующего виде, есть теология - система догматов и моральных принципов, сознательно противопоставленных чувственной наглядности и житейским ценностям. Она стадиально отлична от мифологии, мало того, противоположна принципу мифологии как обобщения архаического «обычая», поскольку противопоставляет данности «обычая» потустороннюю «истину». Уже иудаистическая мифология представляет собой сложный феномен, когда определённые черты «нормальной» мифологии отсутствуют. Но в христианстве особый характер теологии выражен максимально чётко, его теология и более разработана, и строже фиксирована, чем теология иудаизма (и даже более поздней монотеистической религии - ислама). Целые пласты характерного мифологического материала (например, обстоятельные сведения по фантастической космологии и др.), особенно богато представленные в буддийской мифологии, джайнской мифологии, т. е. в системах, типологически сопоставимых с X. м., практически отсутствуют в каноне христианского «писания» и «предания». Их можно встретить в христианских апокрифах или в фольклорных и полуфольклорных текстах; от официальной, общеобязательной доктрины они обособлены (и в них, как правило, нет ничего специфически христианского - например, учение о небесных ярусах, получившее популярность благодаря славянскому изводу «Книги Еноха», принадлежит, собственно, иудаистической мифологии). Хотя существуют примеры средневековой христианской рецепции ветхозаветных космографических представлений (свод «небесной тверди» над плоской землёй), введенных ранневизантийским автором 6 в. Косьмой Индикоплевстом и восходящих к учёности древнего Ближнего Востока, в целом функции космологического мифа для христианской теологии от эпохи «отцов церкви» (4-7 вв.) до конфликтов с новой наукой в эпоху Галилея (16-17 вв.) выполняла геоцентрическая модель мира - итог античной астрономии. Данте распределял блаженных своего «Рая» по небесным сферам Аристотеля и Птолемея. X. м. более всего «мифологична» в тех проявлениях, которые по логике христианской доктрины лежат дальше всего от центра последней. С другой стороны, периферийные явления имеют не меньшую социальную действительность и культурную продуктивность, чем центральные, а по массовости их превосходят. Одни и те же образы предстают в ортодоксальной доктрине и в массовых верованиях весьма различными. Пример - такой персонаж, как Георгий Победоносец. Для доктрины, выразившейся в культовых песнопениях, в древнейших житиях и наиболее ортодоксальных иконах, он интересен как «мученик» - римский офицер на рубеже 3 и 4 вв., казнённый за приверженность христианству. Но для фольклора, для бытового, неофициального культа, для искусства и литературы позднего средневековья и Возрождения он важен как победитель дракона, охранитель коней, воплощение весны - яркая мифологическая фигура. Другой пример - Саваоф, т. е. первое лицо троицы. В соответствии с ветхозаветной традицией, подтверждённой в Новом завете (1 Ио. 4, 12: «Бога никто никогда не видел»), христианская доктрина запрещала воображать и изображать его иначе, как в облике Иисуса Христа, поскольку этот облик - единственное зримое явление людям незримого бога. (Этот запрет, ставящий преграду мифотворческому воображению, повторен на 7 Вселенском соборе в 787 и на Московском соборе в 1667.) И всё же, начиная с эпохи зрелого средневековья, в католическом, а затем и православном ареале распространяется иконография Саваофа как седовласого и седобородого старца, позднее изображаемого восседающим на облаках: теология утверждала неизобразимость, мифология - изобразимость.
Объяснение: