Я расскажу вам о любимом композиторе — Модесте Петровиче Мусоргском. Мир Мусоргского огромен. Трепетность лиризма — и беспощадно разящая сатира, тонкое ощущение красоты в природе, в человеке, в искусстве — и умение замечать уродливое, смешное, фиксация сиюминутного эпизода, факта — и тяготение к масштабным историческим действиям, непреодолимое стремление находить все новые художественные формы для каждого произведения… Все это наводит на мысль: Мусоргский был аналогом Гоголю в русской музыке.
Подобно Гоголю, Мусоргский был превосходным интерпретатором собственных произведений, открывающим для слушателей глубины мысли и тонкости художественного рисунка. Вокальное мастерство Мусоргского сопоставимо с его композиторским даром: оно изнутри направлялось то безграничной тонкостью эмоциональной нюансировки, то яркостью и точностью актерской передачи образа. Ограниченное домашними выступлениями среди друзей, вокально-исполнительское искусство
Мусоргского было явлением значительным, ибо продолжало...
традиции, заложенные Глинкой и ставшие определяющими для национальной вокальной школы: одушевленность вокальной интонации, образность Слова, слияние музыкальной и драматической выразительности.
Тонкость, глубина проникновения в художественную сущность исполняемого, яркая образность мышления характеризовали и произведения Мусоргского. Мусоргский-композитор стремился прочь от какой-либо конкретизации, от диктата общепризнанных канонов искусства, от властью установленных законов композиции, взяв для себя за основу принцип максимального приближения музыкального образа к жизненному праобразу.
Мусоргский стремился воспроизвести словом «жизненное явление или тип в форме, им присущей». Отсюда идут новации композитора: его вокальный стиль; его формы, послушные не только логике, музыкальной стройности, но и динамике, движению образа; его гармония; его понимание вокальной миниатюры как сценки, выхваченной из жизни; его оперная драматургия, открытая всеми средствами своими для контактов со словом, жестом, движением.
Недоросль»?
«Отец мой был человек большого здравого рассудка, но не имел случая, по образу воспитания, просветить себя учением. По крайней мере читал он все русские книги, из коих любил отменно древнюю и римскую историю… и прочие хорошие переводы нравоучительных книг. Он был человек добродетельный и истинный христианин, любил правду и так не терпел лжи, что всегда краснел, когда кто лгать при нём не устыжался. В передних тогдашних знатных вельмож никто его не видывал… Ненавидел лихоимства и, быв в таких местах, где люди наживаются, никаких никогда подарков не
Отец мо