«Старый, обширный, тянувшийся позади дома сад, выходивший за село и потом пропадавший в поле, заросший и заглохлый, казалось, один освежал эту обширную деревню и один был вполне живописен в своём картинном опустении. Зелёными облаками и неправильными трепетолистными куполами лежали на небесном горизонте соединённые вершины разросшихся на свободе дерев. Белый колоссальный ствол берёзы, лишённый верхушки, отломленной бурею или грозою, подымался из этой зелёной гущи и круглился на воздухе, как правильная мраморная сверкающая колонна; косой остроконечный излом его, которым он оканчивался кверху вместо капители, темнел на снежной белизне его, как шапка или чёрная птица. Хмель, глушивший внизу кусты бузины, рябины и лесного орешника и пробежавший потом по верхушке всего частокола, взбегал наконец вверх и обвивал до половины сломленную берёзу. Достигнув середины её, он оттуда свешивался вниз и начинал уже цеплять вершины других дерев или же висел на воздухе, завязавши кольцами свои тонкие цепкие крючья, легко колеблемые воздухом. Местами расходились зелёные чащи, озарённые солнцем, и показывали неосвещённое между них углубление, зиявшее, как тёмная пасть; оно было всё окинуто тенью, и чуть-чуть мелькали в чёрной глубине его: бежавшая узкая дорожка, обрушенные перилы, пошатнувшаяся беседка, ду дряхлый ствол ивы, седой чапыжник, густой щетиною вытыкавший из-за ивы иссохшие от страшной глушины, перепутавшиеся и скрестившиеся листья и сучья, и, наконец, молодая ветвь клёна, протянувшая сбоку свои зелёные лапы-листы, под один из которых забравшись бог весть каким образом, солнце превращало его вдруг в прозрачный и огненный, чудно сиявший в этой густой темноте. В стороне, у самого края сада, несколько высокорослых, не вровень другим, осин подымали огромные вороньи гнёзда на трепетные свои вершины. У иных из них отдёрнутые и не вполне отделённые ветви висели вниз вместе с иссохшими листьями. Словом, всё было хорошо, как не выдумать ни природе, ни искусству, но как бывает только тогда, когда они соединятся вместе, когда по нагромождённому, часто без толку, труду человека пройдёт окончательным резцом своим природа, облегчит тяжёлые массы, уничтожит грубо ощутительную правильность и нищенские прорехи, сквозь которые проглядывает не скрытый, нагой план, и даст чудную теплоту всему, что создалось в хладе размеренной чистоты и опрятности».
Эпические произведения, например "Илиада" Гомера - героическое повествование о Лирические произведения, воспроизводят отдельные состояния души человека в определенные моменты жизни, отражают собственное "я" автора. Например Творчество А. С Пушкина: "Моцарт и Сальери", "Евгений Онегин" Драматические произведения имеют ряд особенностей, в них отсутствует авторское повествование, характеры героев раскрываются через речь героев, их поступки. Например: "Оливер Твист" Ч. Диккенса, "Проклятые короли" М. Дрюона, "Красное и черное" Стендаля, пьесы Софокла, Шекспира, Мольера, Бернарда Шоу, Н. В. Гоголя, А. Н. Островского
Вторая глава рассказывает нам об успехе судебного дела над так называемым «великодушным франтом», адвокат подвернулся удачно, и судья вынес справедливое решение. Все закончилось бы благополучно, если бы не одна загвоздка: нельзя было его наказать, имел он такое родство, что никто не смел этого сделать. Не то чтобы не хотели, а не могли. Н.С. Лесков точно не говорит, что это было за «родство», и какое «наказание» над ним хотели учинить. К кому бы старушка ни обращалась, все в один голос говорили: брось это дело, этот человека никогда некому не платит. Но старушка решила не сдаваться, то ли из-за её простоты, толи еще что-то, считала она, что её должник обязан свои богатства поделить так, что ты все хорошо было. Горожане искренне её не понимают, думают, что так все и должно быть. Но они правы в том, что «у кого "много", тем никогда много не бывает, а им всегда недостаточно…». Жители города даже поговаривают, что должник может сотворить с бабушкой некую «неприятность», если она будет ему докучать. Они лишь посоветовали ей идти к высшим. Таким образом, в этой главе бабушка совсем не понимает петербуржцев, а петербуржцы – бабушку.
