Тихая ночь. Тяжёлым пуховым одеялом висели тучи над холодным затихшим городом. Изморось мелким бисером вышивала узор на моём осеннем чёрном пальто. Бродя в ту ночь по городу, я не стремилась убежать от кого-то, меня ждал тёплый уютный дом. Тепло моих мыслей грело меня, прикосновения холода приятно ободряли. Я шла, наслаждаясь этой тихой осенней ночью. Зайдя на самый большой мост города, я остановилась. Холодное мокрое железо перил обожгло пальцы своей неприветливостью и безмолвной неприязнью к человеческому тёплому существованию. Облокотившись на них, я стала бессмысленно скользить взглядом по течению воды. Меня немного удивляли тишина и покой, сопровождавшие мою прогулку. Ночная жизнь, всегда царящая на улицах, будто осознала свою нелепость, и всякое человеческое существо в эти часы было предано сну. Не сновали машины, не веселилась молодёжь, не специальных, не случайных прохожих не могло существовать одновременно с этим странным величественным покоем ледяного уснувшего города. От вида бегущей чёрной воды моя голова закружилась. Я перевела взгляд на берег. Неподалёку от воды, к своему удивлению, я заметила маленькую тёмную фигурку. Нелепость её в это время, в этом месте заставила меня испугаться, но придя в себя ,я поняла кто это был. Я не ошиблась. Быстро спустившись по замёрзшему склону, я осторожно подошла к мальчику. На вид ему было около 7-8 лет, он кутался в свою болоньевую старую курточку и еле слышно сопел. -Эй, разве можно спать на таком холоде, - спросила я, тихонько присев перед ним. Мальчик открыл свои блестящие, опухшие от слёз глазки и молча уставился на меня. Он не ответил мне, лишь пухлой маленькой рукой коснулся моих распушившихся от влажности и холода волос. -Я сейчас домой пойду, у меня есть дом, - прозвенел детский заплаканный голосок, - немного кряхтя, малыш слезал со старой бочки, на которой он устроился. -Постой, я отведу тебя, - взяв его за руку, я ощутила тепло и мягкость маленькой ладошки. Мы поднялись на тротуар и остановились. -Где ты живёшь? - спросила я, теплее укутывая мальчика в свой шарф. Он молчал. Присев перед ним, я увидела, как по его круглым щёчкам блестящей дорожкой текут слёзы. - Ты чего? - мой голос задрожал. -Можно я сегодня не пойду домой? Хотя бы сегодня! Ты можешь взять меня с собой? - у мальчика начиналась истерика. Не выдержав, я крепко прижала его к себе, гладя его по головке, я пыталась успокоить его. -Я бы взяла, но как же твои родители? Они ведь волноваться будут от того, что ты не пришёл. -Им всё равно. Я им, кажется, не нужен, - пробормотал малыш, крепко обнимая меня за шею. Я вздохнула и поднялась. Сегодня я не оставлю его, а завтра будь что будет. Проблем назревало много - его родители, что бы он про них не говорил, будут его искать. Ладно, к чёрту все мысли. Есть только сейчас ,а сейчас - ночь, холод, безразличный город, и замёрзший, жмущийся ко мне ребёнок. Моя квартира находилась в двух кварталах от этого места. Придя домой, я сняла с мальчика мокрую от дождя куртку и старые сапожки, с почти протёртой подошвой. Малыш зевал, послушно переодеваясь в мою мягкую широкую футболку. Когда я укладывала его под тёплое пуховое одеяло, он уже засыпал. -Спи, мой хороший и успокаивайся, - шептала я глядя, на крепкий ангельский сон ребёнка.
Меня не было в той ночи. Физически я не могла там воплотиться, но что-то высшее в моём существе устремилось сквозь время и пространство, чтобы дать покой плачущему замёрзшему мальчику.
У меня дома живет красивая кошка, ее зовут Милка. Она серого окраса, у нее длинные усы, круглые желтые глаза и она пушистая. Когда мы приходим домой, она всегда ждет нас у дверей и мурлыкает, как будто радуется, что мы все дома. Я за ней ухаживаю: расчесываю шерстку, меняю ее туалет и кормлю ее. Нам нравится вечерами сидеть вместе перед телевизором. Она запрыгивает ко мне на колени, устраивается поудобней и засыпает, а я ее глажу. Я люблю свою кошку, а когда мы надолго расстаемся то скучаю по ней.
Первые книги на Руси были обычно переводами с греческого языка, осуществленными славянскими переводчиками в Моравии и Болгарии, а также на Руси. Это были библейские книги — Псалтирь, Евангелие и др. Большинство книг — религиозного содержания (богослужебные, житийные, творения святых отцов). Книг светского содержания было немного.Основным материалом, на котором написаны рукописные книги, являются пергамен и бумага. Пергамен (от названия города Пергам в Малой Азии) — особо выделанная телячья кожа. В Древней Руси этот материал называли «харатья» (от греч. «хартион») или «телятина». На пергамене книги писали до 2-й пол. XIV в. С этого времени пергамен начал заменяться бумагой, сначала привозной, а потом и отечественного производства. Уже в XV в. пергамен употребляется для написания лишь самых ценных книг, потому что он был гораздо дороже бумаги, но и долговечнее ее. Русские рукописи XV—XVII вв. написаны почти исключительно на иностранной бумаге французского, немецкого, польского и голландского производства. Первые попытки завести свое бумажное дело на Руси относятся к XVI в., но бумага получалась низкого качества. Массовое производство русской бумаги началось лишь в XVIII в.Материалом для письма служили чернила и краски. Чернила были железистые (с коричневым оттенком) и постепенно выцветали. Для заглавных букв употреблялась красная краска — киноварь. В летописях киноварью выделяли каждое обозначение года.Рукописи обычно переплетались. Книга стоила очень дорого, а непереплетенная быстро растрепывалась. Переплет делали так: корешок тетради веревками, концы которых прикреплялись к деревянным доскам. Внешняя сторона доски покрывалась, в зависимости от возможностей заказчика, тканью, бархатом, кожей. В особых случаях делался еще и металлический оклад. Обязательны были застежки, чтобы книга не теряла свою форму. Часто переплеты украшались металлическими «угольниками» на углах переплетных досок, они предотвращали переплет от порчи. Древнейший сохранившийся переплет — к Мстиславову Евангелию 1135. В качестве орудий письма древние писцы использовали гусиные перья изготовления которых не изменился до XIX в. Для написания заглавных букв применялись кисточки. Рукописные книги всегда украшались. Одна из особенностей древнерусских рукописей — применение вязи, декоративного письма, для которого были характерны сокращение деталей букв, лигатуры, буквенные и межбуквенные украшения. Вязью писались заголовки. Название книги или главы писцы старались уместить на одной строке, поэтому буквы вязи высокие и узкие. Рукопись также украшалась инициалами (красиво нарисованными заглавными буквами) и заставками в начале книги или перед каждой статьей. Были распространены и рисунки на полях рукописи — «полевые цветы».
Тяжёлым пуховым одеялом висели тучи над холодным затихшим городом. Изморось мелким бисером вышивала узор на моём осеннем чёрном пальто. Бродя в ту ночь по городу, я не стремилась убежать от кого-то, меня ждал тёплый уютный дом. Тепло моих мыслей грело меня, прикосновения холода приятно ободряли. Я шла, наслаждаясь этой тихой осенней ночью.
Зайдя на самый большой мост города, я остановилась. Холодное мокрое железо перил обожгло пальцы своей неприветливостью и безмолвной неприязнью к человеческому тёплому существованию. Облокотившись на них, я стала бессмысленно скользить взглядом по течению воды.
Меня немного удивляли тишина и покой, сопровождавшие мою прогулку. Ночная жизнь, всегда царящая на улицах, будто осознала свою нелепость, и всякое человеческое существо в эти часы было предано сну. Не сновали машины, не веселилась молодёжь, не специальных, не случайных прохожих не могло существовать одновременно с этим странным величественным покоем ледяного уснувшего города.
От вида бегущей чёрной воды моя голова закружилась. Я перевела взгляд на берег. Неподалёку от воды, к своему удивлению, я заметила маленькую тёмную фигурку. Нелепость её в это время, в этом месте заставила меня испугаться, но придя в себя ,я поняла кто это был.
Я не ошиблась. Быстро спустившись по замёрзшему склону, я осторожно подошла к мальчику. На вид ему было около 7-8 лет, он кутался в свою болоньевую старую курточку и еле слышно сопел.
-Эй, разве можно спать на таком холоде, - спросила я, тихонько присев перед ним.
Мальчик открыл свои блестящие, опухшие от слёз глазки и молча уставился на меня. Он не ответил мне, лишь пухлой маленькой рукой коснулся моих распушившихся от влажности и холода волос.
-Я сейчас домой пойду, у меня есть дом, - прозвенел детский заплаканный голосок, - немного кряхтя, малыш слезал со старой бочки, на которой он устроился.
-Постой, я отведу тебя, - взяв его за руку, я ощутила тепло и мягкость маленькой ладошки.
Мы поднялись на тротуар и остановились.
-Где ты живёшь? - спросила я, теплее укутывая мальчика в свой шарф.
Он молчал. Присев перед ним, я увидела, как по его круглым щёчкам блестящей дорожкой текут слёзы.
- Ты чего? - мой голос задрожал.
-Можно я сегодня не пойду домой? Хотя бы сегодня! Ты можешь взять меня с собой? - у мальчика начиналась истерика.
Не выдержав, я крепко прижала его к себе, гладя его по головке, я пыталась успокоить его.
-Я бы взяла, но как же твои родители? Они ведь волноваться будут от того, что ты не пришёл.
-Им всё равно. Я им, кажется, не нужен, - пробормотал малыш, крепко обнимая меня за шею.
Я вздохнула и поднялась. Сегодня я не оставлю его, а завтра будь что будет. Проблем назревало много - его родители, что бы он про них не говорил, будут его искать. Ладно, к чёрту все мысли. Есть только сейчас ,а сейчас - ночь, холод, безразличный город, и замёрзший, жмущийся ко мне ребёнок.
Моя квартира находилась в двух кварталах от этого места.
Придя домой, я сняла с мальчика мокрую от дождя куртку и старые сапожки, с почти протёртой подошвой.
Малыш зевал, послушно переодеваясь в мою мягкую широкую футболку. Когда я укладывала его под тёплое пуховое одеяло, он уже засыпал.
-Спи, мой хороший и успокаивайся, - шептала я глядя, на крепкий ангельский сон ребёнка.
Меня не было в той ночи. Физически я не могла там воплотиться, но что-то высшее в моём существе устремилось сквозь время и пространство, чтобы дать покой плачущему замёрзшему мальчику.