Н.В. Гоголь в своей поэме "Мертвые души" рисует целую галерею русских помещиков и чиновников. Тех, кого писатель называл "мертвыми душами", мертвыми, потому что они не продвижению России вперед, а тормозят ее развитие, потому что своим паразитическим существованием умертвляют все то, что есть лучшее в России, в том числе, душат русский народ.
Автор изобразил в поэме два облика России: поместно-бюрократическую Русь и народную. Правящему сословию - помещикам и чиновникам - Гоголь противопоставляет Россию народную.
Образ Руси неразрывно слит с народом. С ним у автора связано представление о вольности, богатырстве, талантливости русского человека.
Главный герой Чичиков колесит по городам и весям необъятной Руси, встречается с различными людьми, договаривается о сделках. А за ними следует и "немолчно" раздается "тоскливая, несущаяся по всей длине и ширине", "от моря и до моря", песня. Это голос самой России, той самой живой крестьянской Руси, чьи беды и радости "вьются непостижимо" около сердца.
Вот, например, гуляет ватага бурлаков: "хороводы, песни, кипит вся площадь". А настанет время, уйдут с первыми судами бурлаки и "дружно, как прежде гуляли и бесились", примутся "за труд и пот, таща лямку под одну бесконечную, как Русь, песню".
Описание бескрайности просторов, на которых трудятся мужики, бесконечности песни, под звуки которой они рождаются, женятся и умирают, переходят у Гоголя в рассуждения о будущем народа: "Здесь ли не быть богатырю, когда есть место, где развернуться и пройтись ему?" Здесь мы видим восхищение автора бескрайними полями и степями, бесконечными дорогами России.
Гоголь не отделяет помещиков и чиновников от народа. И Манилов, и Собакевич, и Плюшкин, и Коробочка; и Петрушка с Селифаном, и два мужика, спорящие, доедет ли колесо до Москвы, - часть русского народа. Но не лучшая часть. Истинный образ народа видится в описании умерших крестьян, ими восхищаются и автор, и Чичиков, и помещики. Их уже нет, но в памяти людей, их знавших, они приобретают былинный облик.
СТИЛИЗАЦИЯ — нарочито подчеркнутая имитация оригинальных особенностей определенного стиля или особенностей языка определенной социальной среды, исторической эпохи в художественном произведении.Понятие С. не совпадает с понятиями — подражание, эпигонство, пародия, традиция, влияние, хотя известным образом и соприкасается с ними. Понятие традиции предполагает единую линию исторически-последовательной связи между явлениями лит-ры. Факты отражения поэзии Пушкина у Лермонтова, Фета или Тютчева у Блока, народной поэзии у Некрасова и т. п. не входят в понятие С., т. к. эти влияния и традиции органичны, т. е. неотделимы от самой специфики стиля писателей второго ряда. Понятие подражания предполагает подчиненность данного художника художественному методу другого современного или близкого по времени художника; при этом подражатель, эпигон отнюдь не подчеркивает сходства своего произведения с «образцом», а, по возможности, затушевывает его. Отличие С. от пародии в том, что черты оригинала, имитируемые в пародийном произведении, гипертрофируются и получают комически-ироническое толкование.С. можно определить в ее отношении к стилю как художественную имитацию стиля, как «подделку» под оригинал, но подделку обнаженную, подчеркнутую; С. и художественная имитация, подделка как прием, в сущности, — синонимы. Понятно, что близость С. к подлиннику всегда относительна. Но важно здесь именно то, что С. как имитация, как подделка по существу лишена того, что присуще оригиналу: глубины, органичности, единства содержания и художественной формы. Именно поэтому С. в художественной лит-ре всегда книжна, искусственна. Эстетская декоративность, поверхностное отражение действительности — характерная особенность С. В произведениях этого рода органически-стилевое и С. относятся друг к другу, «как масло к воде». Имитируемый С. стиль является обычно отжившим; С. часто связана с ретроспективизмом, уходом в
Излишние средь жалких нужд земных,
Незыблемой мечты иероглифы,
Вы говорите: “Вечность — мы, ты — миг.
Нам нет числа. Напрасно мыслью жадной
Ты думы вечной догоняешь тень;
Мы здесь горим, чтоб в сумрак непроглядный
К тебе просился беззакатный день.
Вот почему, когда дышать так трудно,
Тебе отрадно так поднять чело
С лица земли, где всё темно и скудно,
К нам, в нашу глубь, где пышно и светло”