Глава 18. — Как хотите, — продолжала она, — а мне все-таки что-то говорит, что мы сошлись недаром, что мы будем хорошими друзьями. Я уверена, что ваша эта, как бы сказать, ваша напряженность, сдержанность исчезнет наконец?
— А вы заметили во мне сдержанность… как вы еще выразились… напряженность?
— Да.
Базаров встал и подошел к окну.
— И вы желали бы знать причину этой сдержанности, вы желали бы знать, что во мне происходит?
— Да, — повторила Одинцова с каким-то, ей еще непонятным, испугом.
— И вы не рассердитесь?
— Нет.
— Нет? — Базаров стоял к ней спиною. — Так знайте же, что я люблю вас, глупо, безумно… Вот чего вы добились.
Одинцова протянула вперед обе руки, а Базаров уперся лбом в стекло окна. Он задыхался; все тело его видимо трепетало. Но это было не трепетание юношеской робости, не сладкий ужас первого признания овладел им: это страсть в нем билась, сильная и тяжелая — страсть, похожая на злобу и, быть может, сродни ей… Одинцовой стало и страшно и жалко его.
— Евгений Васильич, — проговорила она, и невольная нежность зазвенела в ее голосе.
Признается, как буд-то в слабости и преступлении. Признавая, что гордости его наносится урон. Ему явно стыдно, что его хваленный материалистический разум, циничный, дает сбой.ясно, что счастливы от такой любви не будет не он ни она.
Однажды у барыни зашла речь о сапожнике Капитоне - пьянице горьком - с Гаврилой Андреевичем, ее дворецким, человеком, которому, судя по одним его желтым глазкам и утиному носу, сама судьба, казалось, определила быть начальствующим лицом. Барыня сожалела об испорченной нравственности Капитона, которого накануне только что отыскала где-то на улице. Они говорили про то, как бы отучить Капитона от пьянства. И в конце концов барыня решила поженить Татьяну и Капитона. Татьяна была смиренница, безответная душа, и соглашалась с каждым словом барыни. И когда узнала, что её хотят выдать замуж за Капитона, она не сказала ни слова. Все крепостные хотели, чтобы Герасим не узнал об этой свадьбе. Гаврила решил уговорить Татьяну прикинуться пьяной, для того чтобы Герасим разлюбил Татьяну, так как он пьяниц ненавидел. Прачка долго не соглашалась, но потом согласилась. Однажды вечером Герасим как всегда стоял, караулил у двери и увидел Татьяну. Сначала он улыбнулся и как всегда ласково замычал, но когда присмотрелся увидел, что Татьяна шаталась и догадался, что она пьяна. Герасим толкнул её к Капитону и ушел. Татьяна чуть не обмерла от страха. Коварный план сработал. Вскоре Татьяна с Капитоном поженились. По года Татьяне и Капитону пришлось уехать в деревню, потому что Капитон окончательно спился. Перед отъездом Татьяна три раза поцеловала Герасима. Он решил проводить их до заставы. Как только они дошли до реки, Герасим хотел было развернуться и пойти обратно, как вдруг увидел маленького щенка. Он аккуратно взял его в руки и побежал с ним домой. Как они пришли, Герасим отворил дверь в свою каморку, положил щенка на кровать, сбегал на сеновал за сеном и на кухню за блюдечком молока. Принёс это все маленькому, бедному щенку. Герасим почти не спал всю ночь, только под утро, когда собачка заснула рядом с ним, он мог спокойно спать. Герасим, как я уже говорила, был немой и поэтому назвал собачку Муму. Когда он звал её, он просто ласково мычал. Ни одна мать так не заботится о своём ребёнке, как заботился Герасим о Муму...
Мой любимый автор Л.Н.Толстой. Этот великий писатель мне известен её с самого детства. Его произведение "Война и мир" известно почти во всём мире. В каждом классе мы проходили его произведения. И каждый раз я восхищалась этим автором. А в жизни Л.Н.Толстого считали добрым и весьма простым человеком. В каждом произведении Л.Н. Толстого можно почувствовать что то доброе и милое. И немало его произведений знаю и я. К примеру "Лев и собачка". Это произведение при чтении тронула моё сердце. В детстве я не раз читала его. И по сей день это моё любимое произведение. .
— Как хотите, — продолжала она, — а мне все-таки что-то говорит, что мы сошлись недаром, что мы будем хорошими друзьями. Я уверена, что ваша эта, как бы сказать, ваша напряженность, сдержанность исчезнет наконец?
— А вы заметили во мне сдержанность… как вы еще выразились… напряженность?
— Да.
Базаров встал и подошел к окну.
— И вы желали бы знать причину этой сдержанности, вы желали бы знать, что во мне происходит?
— Да, — повторила Одинцова с каким-то, ей еще непонятным, испугом.
— И вы не рассердитесь?
— Нет.
— Нет? — Базаров стоял к ней спиною. — Так знайте же, что я люблю вас, глупо, безумно… Вот чего вы добились.
Одинцова протянула вперед обе руки, а Базаров уперся лбом в стекло окна. Он задыхался; все тело его видимо трепетало. Но это было не трепетание юношеской робости, не сладкий ужас первого признания овладел им: это страсть в нем билась, сильная и тяжелая — страсть, похожая на злобу и, быть может, сродни ей… Одинцовой стало и страшно и жалко его.
— Евгений Васильич, — проговорила она, и невольная нежность зазвенела в ее голосе.