У "Левши" удивительная литературная судьба. Появившись в печати, эта вещь сразу приобрела популярность, а вот критика встретила ее неоднозначно. Лескова обвиняли в отсутствии патриотизма, в насмешке над русским народом, но в одном критики были согласны: автор наслушался рассказов тульских мастеровых и "состряпал" из них своего "Левшу". Между тем "Левша" придуман Лесковым от первого до последнего слова. И все якобы "народные" словечки изобретены им. Поразительно, как знал, чувствовал, любил народ этот человек. Так глубоко и серьезно не изучал русскую душу никто из писателей. Массы называют "молчаливым народом". У Лескова он заговорил. "Левша" — невеселая сказка, в ней как будто все просто, но каждое слово двоится, за улыбкой прячется ирония, за любовью — боль, обида. Вот замечательные тульские мастера, подковавшие английскую стальную блоху "без мелкоскопов", учившиеся "по Псалтырю и Полусоннику". Но... ведь механизм они испортили: блоха больше не танцует. Вот Левша у англичан, соблазняющих его деньгами и невестой. Смотрит он на английских рабочих, у которых ученик идет "без бойла", завидует. И рвется домой, да так, что на корабле все спрашивает, где Россия, и смотрит в ту сторону. И спешит привезти домой важный английский "секрет", которого не открыли ни цари, ни генералы. А как встречает его родина? Английского шкипера — теплой постелью, докторской заботой. Левшу — кварталом, потому что нету у него "тугамента". Раздели беднягу, невзначай уронили затылком о парапет, и, пока бегали в поисках то Платова, то доктора, "Левша уже кончался, потому что у него затылок о парапет раскололся". И, умирая, открыл "секрет": не надо ружье изнутри кирпичом чистить! Они стрелять не годятся! Но не дошел важный "секрет" до государя. А доброе слово о мастере, который мастерством своим вступился за весь русский народ перед англичанами, сказал англичанин: "У него хоть и шуба овечкина, да душа человечкина". Ирония и сарказм Лескова доходят до предела. Он не понимает, почему Русь, рождающая умельцев, гениев, поэтов, своими же руками с ними расправляется. А что касается ружей — это невыдуманный факт. Ружья чистили толченым кирпичом, и начальство требовало, чтобы стволы сверкали изнутри. А внутри-то — резьба... Вот и уничтожали ее солдатики от избытка усердия.
ез мутного перехода от сна к яви - МЕТАФОРА со сладкой уверенностью - МЕТАФОРА наивные ароматы трав, листьев, коры, земли - МЕТАФОРА путались застрявшие ночью, как тончайшая кисея, обрывки ночного тумана - ОЛИЦЕТВОРЕНИЕ И СРАВНЕНИЕ Но деревья уже проснулись и поеживались, открывая радостно и лениво миллионы своих глаз - ОЛИЦЕТВОРЕНИЕ земля, деревья и небо, только что выкупавшиеся в ночной прохладе, молчаливо надевали свои утренние одежды - ОЛИЦЕТВОРЕНИЕ Временами ближние петухи на несколько мгновений замолкали, как будто выдерживая строгую, точную паузу - СРАВНЕНИЕ волна звуков катилась все дальше и дальше, до самых отдаленных мест, и, точно отразившись там, возвращалась назад - СРАВНЕНИЕ
"Дракон" — одно из самых многозначных и глубоких произведений Евгения Шварца. Страшная, горькая, пессимистичная пьеса. Иногда я даже задумываюсь: "А понимал ли до конца драмтург Шварц, что он написал на самом деле?" Порой кажется, что Шварц безсознательно опускается на такие глубины, заходит в такой поддонный ил, что не представляет, какие чудовища могут в них скрываться. Советская цензура вполне справедливо уловила в этой пьесе какую-то инаковость, инородность, несмотря на вполне очевидный антифашистский пафос. В конце концов, по-настоящему страшен у Шварца отнюдь не сам Дракон, каким бы могущественным он не казался. На каждого Дракона, рано или поздно, но всегда найдется свой Ланселот. По-настоящему страшным оказывается то, что остается после того, как Дракон уничтожен. После любого Дракона остаются люди с пустыми и выжжеными душами, которые практически сразу начинают не то чтобы подыскивать, а самым натуральным образом создавать себе нового Дракона. Благо, подходящего для подобной цели материала, вокруг имеется в избытке. Шварцевская фраза о том, что прежде всего надо "убить дракона в себе" стала своеобразной визитной карточкой пьесы. Эта фраза прекрасно коррелируется с известным чеховским высказыванием "по капле выдавливать из себя раба" (детский писатель Л. Пантелеев вспоминал, что Чехов был для Шварца не просто любимымым писателем, но и образцом — как художник и человек). Но как произвести эту невероятно мучительную операцию по убийству "внутреннего дракона" и, главное, чем наполнится человеческая душа, когда все "внутренние драконы" будут благополучно изничтожены — на эти вопросы Шварц не смог дать исчерпывающего ответа. Но гениальное произведение потому и оказывается гениальным, что из него всегда можно вытащить гораздо больше смыслов, чем их удалось вложить в текст самому автору
Между тем "Левша" придуман Лесковым от первого до последнего слова. И все якобы "народные" словечки изобретены им. Поразительно, как знал, чувствовал, любил народ этот человек. Так глубоко и серьезно не изучал русскую душу никто из писателей. Массы называют "молчаливым народом". У Лескова он заговорил.
"Левша" — невеселая сказка, в ней как будто все просто, но каждое слово двоится, за улыбкой прячется ирония, за любовью — боль, обида. Вот замечательные тульские мастера, подковавшие английскую стальную блоху "без мелкоскопов", учившиеся "по Псалтырю и Полусоннику". Но... ведь механизм они испортили: блоха больше не танцует.
Вот Левша у англичан, соблазняющих его деньгами и невестой. Смотрит он на английских рабочих, у которых ученик идет "без бойла", завидует. И рвется домой, да так, что на корабле все спрашивает, где Россия, и смотрит в ту сторону. И спешит привезти домой важный английский "секрет", которого не открыли ни цари, ни генералы.
А как встречает его родина? Английского шкипера — теплой постелью, докторской заботой. Левшу — кварталом, потому что нету у него "тугамента". Раздели беднягу, невзначай уронили затылком о парапет, и, пока бегали в поисках то Платова, то доктора, "Левша уже кончался, потому что у него затылок о парапет раскололся". И, умирая, открыл "секрет": не надо ружье изнутри кирпичом чистить! Они стрелять не годятся!
Но не дошел важный "секрет" до государя. А доброе слово о мастере, который мастерством своим вступился за весь русский народ перед англичанами, сказал англичанин: "У него хоть и шуба овечкина, да душа человечкина".
Ирония и сарказм Лескова доходят до предела. Он не понимает, почему Русь, рождающая умельцев, гениев, поэтов, своими же руками с ними расправляется. А что касается ружей — это невыдуманный факт. Ружья чистили толченым кирпичом, и начальство требовало, чтобы стволы сверкали изнутри. А внутри-то — резьба... Вот и уничтожали ее солдатики от избытка усердия.