Сказ Бажова «Медной горы Хозяйка» был впервые опубликован в 1936 году. Для советской вообще и российской в частности литературы подобного жанра это было крайне необычное произведение. Не сказка, не легенда, не былина. Сказ. Вещь слишком реалистичная и мрачная, чтобы восприниматься детской сказкой, и слишком мифологизированная, чтобы не претендовать на роль «серьезной литературы это был один из первых образцов российского фэнтези – просто тогда никто не знал этого слова. А ведь «Хроники Нарнии» были написаны много позднее! Недетская сказка Как бы то ни было, все же официально произведение Бажова – сказка. Хозяйка Медной горы, увы, не Аслан, хотя по степени яркости, оригинальности и самобытности она не уступает «зарубежным аналогам». Это произведение традиционно относится к категории «литературы для детей», потому отношение к нему соответствующее. Максимум, на что может рассчитывать пытливый читатель – это небольшой перечень сносок и пояснений в конце книги, тезисная биография Бажова и, в качестве аннотации, краткое содержание. «Медной горы Хозяйка», между тем, заслуживает внимания не меньшего, чем, к примеру, «Алиса в Стране чудес» Кэрролла. Об английской литературной сказке сказано очень и очень много, ее текст практически разложен на молекулы и атомы. А ведь собственно сказки в «Алисе в Стране чудес» несоизмеримо больше, чем в довольно мрачных сказах Бажова. Бытописатель Урала Бажов Уральские сказы Бажова, по сути, не слишком-то богаты магией и прочим волшебством. Достаточно вспомнить краткое содержание. «Медной горы Хозяйка», как и другие произведения этого цикла, – весьма точное и скрупулезное описание быта, обычаев и традиций жителей дореволюционного Урала. Читая это произведение, можно много узнать о горном деле, о добыче малахита и самоцветов, о жизни крепостных рабочих и помещиков, об организации работ… А вот о мифах и верованиях тех мест – мало. Сказка «Хозяйка Медной горы» в этом отношении довольно специфична. Потому что сама Хозяйка, как и другие мифические существа, появляется не так уж и часто. Она – проходной персонаж, который иногда возникает в тексте, чтобы совершить что-то очень важное и сюжетоопределяющее, но весьма кратко Это, по сути, Аннушка, которая разлила масло, определив тем самым судьбу других персонажей. Уральские сказы и мифология манси Характеристика «Хозяйки Медной горы» будет неполной без упоминания того факта, что Гумешки – рудник, на котором и происходит большая часть событий книги – реально существующее место. Это одна из самых древних уральских медных выработок. Работы по добыче меди там велись еще в железном веке. Расположен этот рудник на территории современной Свердловской области – в регионе традиционного обитания племен манси. Русские рабочие, приехавшие на Урал, привезли с собой свою веру и свою привычную бытовую мифологию. Но, как всегда бывает при столкновении двух разных культур, взаимопроникновение верований было неизбежно. Привычный список, включающий домовых и леших, пополнился сугубо местными, ранее не виданными персонажами. Да, они ассимилировались, оделись в сарафаны, кокошники или вышитые косоворотки – но от этого не перестали быть теми, кем являлись изначально. А именно – персонажами чужой, отличной от славянской, мифологии. И характеристика Хозяйки Медной горы со всей очевидностью это демонстрирует. Великая прародительница Часто, опираясь на функциональные признаки персонажа, Хозяйку считают женской версией Шубина – духа, живущего в шахтах и покровительствующего шахтерам. Ну или, наоборот, карающего их, если чем-то прогневали владельца подземных недр. В определенном смысле так оно и есть – но это только половина правды. Потому что на самом деле характеристика Хозяйки Медной горы говорит о двойственности происхождения персонажа. Да, есть много общего с Шубиным. Но не только. Калтась-Эква – персонаж мансийской мифологии. Это – богиня земли, верховное женское божество.
Действие рассказа происходит вьюжной зимой. Бунин нечасто использует в своих описаниях метафоры, однако если прибегает к этому изобразительному средству, то добивается необыкновенной яркости. Вьюгу автор сравнивает с морем во время урагана: «.. потонул в белом, куда-то бешено несущемся степном море». Автор стремится показать буйство природы: «...в бездне снежного урагана и мрака», «потонули вместе с лошадью в страшный снег». Разгулявшаяся стихия вызывает в душах людей страх: «...в такую страсть», «такой ужас», «...ужасала одна мысль». Эти эпитеты рисуют состояние души матери, оставшейся в одиночестве с больным ребенком: «...плакала горькими слезами от страха и от своей бес Речь также является средством раскрытия характеров героев: «Господи Господи, защити!», «Бог с тобой...», «А господь его знает!». В полном бессилии мать обращается к единственной надежде — Господу. А надежда приходит в ином образе. Обращает на себя внимание тот факт, что все герои безымянны, а именем наделен только один персонаж — Нефед. Это говорит о том, что он главный герой рассказа. Речь Нефеда лишена закругленности, в ней нет сложных предложений, много просторечий: «Не полегчало?», «...не хитрое дело», «Она мне будет в зад, пыль-то...» Незаконченные, часто обрывающиеся фразы говорят не только о крестьянском происхождении Нефеда, но и о том, что он человек дела. И он отправляется за шесть верст в лавку за лаптями и фуксином, так как «душа желает». А если выполнить заветное желание больного, он выздоровеет. Характер Нефеда, его устремленность и деловитость автор подчеркивает в портретной характеристике и в описании его действий: «Мотнул шапкой. Задумался. Шапка. Борода, старый полушубок, разбитые валенки — все в снегу, все обмерзло... И вдруг твердо: «Значит, надо добывать...».
Буниным в рассказе используется прием предвосхищения событий. Эпитет «зловещий стук» предсказывает скорую развязку — Нефед заблудился в степи, не дошел до Новоселок, вернулся ни с чем, и это означает, что ребенок умрет.
В данном произведении немногословность Нефеда, приверженность крестьянским жизненным устоям, деятельное начало — все рождает ощущение душевого здоровья, внутренней гармонии и красоты простого человека. Его внутреннее спокойствие сродни природе. Нефед — «выходец из природы», уходит он тоже в нее.
«Белый от снега» дом и «красные лапти», «холодный» дом и «в жару... плакал ребенок» — антитеза в начале рассказа рождает ощущение равнодушной холодности окружающего мира по отношению к больному ребенку.
Для Бунина деталь важна сама по себе, без привязанности к сюжету. Она говорит о состоянии мира в целом, стремится вобрать в себя всю полноту чувств, всю сложную характеристику мира в цвете, звуках, запахах: «Сальная свеча пылала дрожащим хмурым пламенем. Мать поставила ее на пол за отвал кровати. Ребенок лежал в тени, но стена казалась ему огненной и вся бежала причудливыми и грозными видениями...».
Знаки препинания тоже играют определенную роль. Они создают грустно-напряженную тональность. Многоточие в конце предложений в финале выражает горькое недоумение и одновременно радость жилье рядом! «Кинулись разгребать снег, подняли тело — оказывается, знакомый человек...
Тем только и поняли, что, значит... в двух шагах жильё...»
Мы понимаем, что Нефед не только новоселовских мужиков, но и мальчика. А Бунин подводит нас к мыслям о единстве человека и природы, и о том, что за смертью идет жизнь.
