При луне, когда косую крышу лижет металлический пожар, из окна случайного я слышу сладкий и пронзительный удар музыки, и чувствую, как холод счастия мне душу обдает, кем-то ослепительно расколот лунный мрак, и медленно в полет собираюсь, вынимая руки из карманов, трепещу, лечу, но в окне мгновенно гаснут звуки, и меня спокойно по плечу хлопает прохожий: «Вы забыли, - говорит, - летать запрещено». И, застыв, в венце из лунной пыли, я гляжу на смолкшее окно.
«ПОЦЕЛУЯМИ ПРЕЖДЕ СЧИТАЛ», стихотворение раннего Лермонтова. (1832), мотивы, идеи и общая тональность которого более характерны для позднего периода творчества поэта. В стихотворении Лермонтов. подводит черту под прожитой жизнью, оценивая ее предельно обобщенно, резко, без полутонов, с противоположных по смыслу символизированных определений: «Поцелуями прежде считал я счастливую жизнь свою»; «И слезами когда-то считал я мятежную жизнь мою». Но эти антиномичные состояния оказываются уравненными и несостоятельными перед главным исходом: «Но теперь я от счастья устал, / Но теперь никого не люблю». Повтор последнего стиха в первых двух четверостишиях настойчиво утверждает в настоящем времени одно-единственное всепоглощающее состояние лирического героя. Однако в третьей, заключительной строфе устойчивость авторской позиции исчезает. Поэт рисует символический образ «разорванного» сознания; лирический. герой отказывается от любви, этой главной нити, связующей его с людьми (ср. также в стих. «И скучно и грустно»: «Любить — но кого же? — На время не стоит труда, / А вечно любить невозможно»), что ведет к мучительной пытке «дурной бесконечностью» времени. Он не может жить ни ибо оно необратимо, ни надеждой, ибо он не может любить. Сознание «не в силах согласовать все эти временны́е ориентиры», овладеть своим собственным субъективным временем: «И я счет своих лет потерял / И крылья забвенья ловлю: / Как я сердце унесть бы им дал! / Как бы вечность им бросил мою!». Таим образом, лирический герой выпадает из естественного. ритма человеческого бытия («счет своих лет потерял»). Образ лирического. героя, проходя различные стадии «кристаллизации», сближается с образом демона в одноименной поэме (1829—39); демон также неукоренен в человеческом бытии, его удел — такое же абсолютное одиночество: «Один, как прежде, во вселенной, / Без упованья и любви!..», а желание забвения мучительно и неосуществимо.
1) Жил-был добрый царь Матвей;Жил с царицею своей Он в согласье много лет; 2) Дочь царица родила.Дочь прекрасна так была, 3)Царь одиннадцать зовет Чародеек молодых; 4) А незваная стоит Над царевной и ворчит: "На пиру я не была, Но подарок принесла: На шестнадцатом году Повстречаешь ты беду; В этом возрасте своем Руку ты веретеном Оцарапаешь, мой свет, И умрешь во цвете лет!" 5) Он дает такой указ:"Запрещается от нас В нашем царстве сеять лен, Прясть, сучить, чтоб веретен Духу не было в домах; 6) Все исчезло из очей;На нее находит сон; Вместе с ней объемлет он Весь огромный царский дом 7) И у бора вдруг один Очутился царский сын. 8) Жарко рдеющих ланитИ дыханьем уст облит, Он души не удержал И ее поцеловал.Вмиг проснулася она; 9)Свадьба, пир, и я там был И вино на свадьбе пил;
лижет металлический пожар,
из окна случайного я слышу
сладкий и пронзительный удар
музыки, и чувствую, как холод
счастия мне душу обдает,
кем-то ослепительно расколот
лунный мрак, и медленно в полет
собираюсь, вынимая руки
из карманов, трепещу, лечу,
но в окне мгновенно гаснут звуки,
и меня спокойно по плечу
хлопает прохожий: «Вы забыли, -
говорит, - летать запрещено».
И, застыв, в венце из лунной пыли,
я гляжу на смолкшее окно.